— Это что же? На воре шапка горит?
— Вот именно.
Разговор явно не клеился, оба замолчали. Молчание прервал телефонный звонок. Горин снял трубку, приложил ее к уху и сразу закусил нижнюю губу. Несколько секунд он растерянно держал трубку в руке. Потом сказал:
— Сейчас приедем, — после чего опустил трубку на рычаги. — Скажите, Андрей Александрович, вы сегодня были в… музее, в квартире отца?
— Был… Что случилось?
— Тогда поедемте туда вместе. Пропали еще одни шахматы!
Поехали втроем: Горин, Долгов и Балакин.
— Что происходит? Мне страшно, — сказала Люда, открывая им двери.
— Не волнуйтесь. Мы ведь здесь, значит, вам нечего бояться. Так что случилось? — спросил Долгов.
— Исчезли серебряные шахматы. Вчера днем были, стояли на своем месте, на полке. Сегодня начала делать уборку, смотрю, а их нет.
— Кто был в квартире вчера и сегодня? — спросил Долгов.
— Никого не было.
— Я был… И не помню, стояли эти шахматы на полке или нет. Не обратил внимания, — сказал Балакин.
— Вы знаете эти шахматы? — спросил Горчн.
— Я знаю все, что есть в этом доме. Я тут вырос. И эти шахматы отлично помню. Просто я был занят другим делом и на эту полку не посмотрел.
— Я сказала, что не было чужих, — добавила Люда.
— Вы приходили просто так или с какой-то целью? — спросил Горин.
— Я мог прийти и просто так. Но в этот раз была цель. Готовил лекцию о Тургеневе. Искал в библиотеке книги и старые журналы о шахматных увлечениях Ивана Сергеевича. Вы, возможно, слыхали, что он был сильным шахматистом и много времени уделял как игре, так и занятиям шахматной теорией?
— Слыхал. Подробностей его шахматной деятельности не знаю, но то, что он увлекался шахматами и хорошо играл, мне известно.
Еще раз осмотрели всю квартиру. Горин даже потрогал лепные шахматные фигурки на камине, а Долгов открыл дверцу и заглянул внутрь. Нет, там было пусто. Камином очень давно не пользовались. Квартира обогревалась, как и большинство квартир в Ленинграде, трубами и батареями.
Глеб остановился перед картиной в позолоченной раме. На ней был изображен старик в каком-то форменном мундире. Старик сидел за шахматным столиком. В руке он держал белого слона и хитро улыбался. Художник удивительно четко выписал все детали лица и одежды старика, тщательно прорисовал каждую шахматную фигурку, так что Горич даже попытался разобрать позицию той партии, которую разыгрывал старик. «Впрочем, фигуры нарисованы, конечно, просто так. Я занимаюсь ерундой», — выругал себя Горин. В нижнем правом углу картины стоял год ее написания — 1898 и неразборчивая подпись художника.
Горин отошел было от картины, но потом снова вернулся к ней.
— Это ваш дед? — спросил Горин у Люды.
— Нет. Это отец деда, мой прадед.
— Почему он в таком мундире?
— Он был железнодорожником. Занимал какой-то важный пост. Это ведь все было очень давно, до революции, — ответила Люда.
— Это что же, его квартира? — удивился Глеб.
— Да. Он тут жил. Потом жил дед, теперь мы…
— Больше ничего не пропало? — спросил Глеб.
— Нет. Кажется, все на месте, — неуверенно ответила Люда.
— Пока, — мрачно усмехнулся Балакин.
Дверь в маленькую комнату, где сидел за столом, уткнувшись в учебник, Вова, была открыта.
— А вы что думаете по поводу этих пропаж? — спросил у него Горин.
Вова поднял голову, посмотрел на Горина… и снова уткнулся в учебник. На нем были надеты старенькие джинсы и толстый серый свитер ручной вязки, ворот которого он постоянно натягивал на подбородок.
— У вас нет каких-нибудь предположений или догадок? — повторил вопрос Горин.
— У меня?.. Нет… Я не знаю, — пробормотал Володя, не поднимая головы и не глядя на Горина.
— Думаете, он видел эти серебряные шахматы? Он и коллекцию никогда не рассматривал. Это не его стихия, — ядовито заметил Балакин.
И это замечание и какая-то натянутость в отношениях дяди и племянника не ускользнули от внимания Горина. Он чувствовал, что Вова и Андрей Александрович не очень любят друг друга.
— А кому она нужна, эта ваша коллекция… бирюлек, — вдруг разозлился Вова. — Давно ее продать надо было. И покупатели находились, деньги хорошие давали… Вы не захотели, вам не надо…
— Это же память о дедушке… И я так привыкла к ней, — грустно сказала Люда.
— Деда нет… А на твоей стипендии не разжиреешь, — мрачно проворчал Володя. Он теперь уже не делал вид, что читает учебник. Теперь он сердито смотрел в окно. А за окном шел снег. Бульвар, автобусы, пешеходы — все покрывал рыхлыми хлопьями снег.
— Бирюльки? Да уж, «рожденный ползать, летать не может!» — воскликнул Балакин. — Тебе бы магнитофон свой крутить или диски, — добавил он. Добавил негромко, но Володя его услыхал. Резко повернулся, оперся рукой о подоконник, выкрикнул:
— Подумаешь, летает он, а я ползаю. Полетишь на ваши доцентские денежки! А с наших с Людкой только и остается, что ползти…
— Замолчи! — Люда встала перед братом, заслонила его от дяди. Потом вышла из комнаты, затворила за собой дверь, остановилась перед нею. Вова остался в своей комнате, все остальные — в «музее».
— Чудеса какие-то. Не знаю, что и подумать, — сказал Долгов, когда они вышли с Гориным из квартиры.
— Слушай, когда пропали эти шахматы? Ведь почти все время кто-то был дома… Впрочем, в первой половине дня Люда в институте, а Вова в школе. В первой половине дня в квартире никого нет, — сказал Горин.
— Что из этого? — спросил Долгов.
— Может быть, кто-нибудь подобрал ключ к входной двери?
— Не похоже. Во-первых, два очень сложных старинных замка. Замки эти я обследовал. Открываются и закрываются совершенно свободно. Можно их вынуть и отдать на экспертизу, но думаю, это бесполезно. Я замки чувствую, рука набита. К этим замкам ключи не подбирались. Их открывали только «родные» ключи. Во-вторых, если вор проник в пустую квартиру, проник с трудом, он взял бы не одни шахматы, — добавил Долгов.
— Согласен. Но кто же ворует? Не уходят же фигуры сами? Или они по ночам оживают, как в сказках? — улыбнулся Глеб.
— Мы чего-то не знаем. Надо поближе узнать жизнь семьи Балакиных и их друзей…
Несмотря на то что Горин работал в Ленинграде допоздна, вечером он всегда возвращался домой. Он всегда старался ночевать дома, если к этому была хоть малейшая возможность. «Лучше поспать пять часов дома, в своей кровати, чем десять в кабинете или гостинице» — так рассуждал Горин.
В тот день Глеб возвратился домой поздно. Как, впрочем, и все последние дни. Поужинал, постоял возле кроватки спящего сына и сам завалился спать. С вечера уснул, как убитый. Во второй половине ночи его начали мучить сны. Снились обрывки кинофильма: «Новые приключения кота в сапогах». Этот фильм он не очень давно видел по телевизору. События в картине развиваются в шахматном королевстве.
Сначала Горину приснился король. Обыкновенный король, закутанный в шахматный плащ, такой в черные и белые клетки. Лицо короля показалось Глебу знакомым. Долго не мог вспомнить, где он видел этого короля. Все-таки вспомнил. Это ж был старик, изображенный на картине в музее, прадед Людмилы и Владимира. Там, на картине, старик был изображен сидящим за шахматным столиком. Одет он был в строгий чиновничий мундир. Во сне же он был закутан в клетчатый плащ. Но это был он, бесспорно, он. Старый король наступал на Глеба. В правой руке он держал белого шахматного слона. Лицо у короля было очень сердитое. Он шел прямо на Глеба и приговаривал: «Шахматы созданы для раскрытия тайн. Думай, хорошенько думай!» Потом король куда-то пропал. Вместо него появился рыцарь. Рыцарь вел за руку даму в черном платье. На нем была короткая накидка с изображением костяшек домино. На белой накидке четко выделялись черные пластинки домино с белыми точечками.
Рыцарь подвел даму к шахматному столику. Они сели. Это был тот самый шахматный стол на одной ножке, который Глеб видел в музее-квартире Балакиных. Столик стоял возле камина. В камине весело потрескивали дрова, за решеткой виднелись языки пламени. На столике стояли шахматные фигуры, но ни рыцарь в белой накидке, ни дама в черном платье не прикасались к фигурам. И тут Глеб узнал их. Это были Вова и Люда. Люда плакала, а рыцарь — Вова — ее ругал. Глеб не мог понять, за что рыцарь ругал свою даму. В шахматы они не играли, но позиция фигур на шахматном столике привлекла внимание Глеба. Ему показалось, что он. где-то ее встречал. Почему они сидят за шахматным столиком, а не играют, не делают ходов?