— Я не буду больше заводить животных, — говорила миссис Барфилд. — Мисс Мэри нисколько о них не печется и все перелагает на мои плечи. Взгляните на этих несчастных котят — как они жалобно мяукают и цепляются за мой подол! — Миссис Барфилд могла без конца говорить о своей безграничной любви ко всем животным, и, пересказывая Эстер различные мелкие события, она мало-помалу развертывала перед ней картину своей жизни.
Однако миссис Барфилд, в свою очередь, любила послушать, как Эстер рассказывает о своем отце и маленькой антикварной лавочке в Барнстейпле, о молитвенных собраниях, о суровой и бесхитростно простой вере добрых Плимутских Братьев. Под воздействием обстоятельств жизнь Ангелочка не была столь строго ограничена религиозными рамками, как прежде, однако она не утратила совсем своих религиозных привычек. Ее религия была подобна саду, который стали менее усердно возделывать, чем в былые времена, но не стали менее горячо любить, и, слушая рассказы Эстер, она заново переживала свою молодость и замирала, опустив лейку, погружаясь в сладостные воспоминания о счастливых днях. Так текла и формировалась жизнь Эстер; так в бесконечном повторении простых повседневных дел хозяйка дома и служанка учились понимать и любить друг друга, и взаимная ножная симпатия, объединявшая их, росла и крепла, питаясь общностью расы и религии.
V
В дремотном летнем зное выгорала трава на холмах, и после каждой езды Старик осторожно и боязливо ощупывал стройные ноги своего лучшего скакуна, проверяя, нет ли где опухоли. Почти каждый день наведывался Уильям — разузнать новости. Он поставил пять шиллингов и, по его расчетам, должен был выиграть пять фунтов десять шиллингов — целое маленькое состояние. Направляясь в буфетную, он обычно задерживался возле Эстер и расспрашивал, что слышно нового. Да, говорят, будто Серебряное Копыто в порядке, отвечала Эстер, продолжая выбивать ковер.
— Тебе до скончания века не выбить этого ковра, — говорил Уильям. — Давай-ка его сюда. — После некоторого колебания Эстер все же отдавала ему ковер, и он выколачивал его о стену. — Вот, — говорил он, — вот как я выбиваю ковры. Теперь в нем нет ни пылинки.
— Спасибо… Сара ушла часа полтора назад.
— А! Верно, отправилась в Городской сад. Ты никогда там не бывала? Там и театр, и танцевальная площадка, и разные аттракционы, словом, всякая всячина. Но ты такая набожная, небось не захочешь пойти туда?
— Просто каждый воспитан по-своему.
— Ну так что ж, пойдешь?
— Я думаю, мне не понравится в этом Саду… Хотя, может, там и не хуже, чем в любом другом таком месте. Я уже-столько всего наслушалась с тех пор, как попала сюда, что, по правде-то говоря…
— Что — по правде-то говоря?
— Да другой раз кажется, что вроде и ни к чему слишком-то всего бояться.
— Ну правильно… Чепуха все это. Так что ж, может, сходим в следующее воскресенье?
— Ну уж нет, только не в воскресенье.
Уильям сказал Эстер, что Старик взял его к себе в ливрейные лакеи. В субботу будет готова его ливрея, и с понедельника он приступит к исполнению своих обязанностей. И оба они сразу подумали о том, что теперь, значит, будут видеться каждый день. Уильям опять сказал, что мать будет очень расстраиваться, как только увидит, что он сбегает с крыльца и становится на запятки.
— Она вбила себе в голову, что мне не подобает быть слугой, а я так считаю: делай то, за что тебе больше платят. Я бы хотел стать жокеем и, верно, сумел бы неплохо показать себя — Старик одно время говорил, что я в седле лучше Рыжего. Но мне не повезло — к пятнадцати годам я начал расти… Эх, если бы я остался таким, как Демон!
Эстер поглядела на него с недоверием — всерьез ли он это говорит, вправду ли хотел бы он променять этот замечательный рост и эти плечи…
Прошло еще несколько дней, и Уильям убедил ее приобрести за шиллинг лотерейный билет — он взялся распространить эти билеты среди домашней прислуги и работников усадьбы. Эстер пыталась отговориться: у нее нет денег, жалованье ей заплатят только в конце августа. Но Уильям сказал, что одолжит ей деньги, и с такой умильной улыбкой протянул шляпу с билетиками, на которых были написаны клички лошадей, что она не устояла против внезапно охватившего ее желания сделать ему приятное, не раздумывая больше, сунула руку в шляпу и взяла билетик.
— Никаких билетиков, никакой игры у меня в кухне, — сказала миссис Лэтч, оборачиваясь от плиты. — Не можешь ты, что ли, оставить в покое эту девчонку, пока вы ее вконец не испортили?
— Хватит вам ворчать-то, маменька. Мы же не бьемся об заклад — это лотерея.