После ряда приключений, когда Вольтера побили слуги господина де Рогана (они, правда, милостиво не колотили его по высокоученой голове), а он вызвал их господина на дуэль, молодой трагик был вынужден уехать в Англию, где неустанно изучал английскую просвещенную философию, узнав в подробностях все новости логики и техники. Во Франции «Философские письма», подытожившие английскую командировку, были запрещены, а скандальная поэма «Орлеанская дева», в которой культ Жанны д’Арк объявлен корыстным суеверием, вынудила бежать из Парижа. Вольтер пятнадцать лет прожил в замке со своей возлюбленной Эмили дю Шатле, любовницей знаменитых математиков, переводчицей трудов Ньютона на французский, адаптировавшей английскую терминологию механики под континентальное дифференциальное исчисление – литературные доходы Вольтера позволили расплатиться с долгами и привести в порядок замок, создав в нем естественно-научные лаборатории. Дю Шатле занималась изучением свойств огня на основе дифференциального исчисления, а Вольтер тем временем писал философские и естественно-научные труды, высмеивал оптимизм создателя дифференциального исчисления Лейбница, что потом приведет его к созданию философских повестей. Одновременно он искал места придворного историографа, по своему блистательному пониманию связи значительных событий. Одно время Вольтер скрывался в Нидерландах, обвиненный в безбожии, но находил всегда возможность восстановить доверие высокопоставленных лиц, в чем бы его ни обвиняли и что бы он ни вытворял в ловких пернатых рифмах. Ко двору он вернулся на несколько лет писать большую Историю, но не угодив маркизе де Помпадур, он отправился в Пруссию быть главным научным консультантом короля Фридриха II. Хотя в Пруссии дела Вольтера шли как нельзя лучше, обвинение в финансовых махинациях (Вольтер был блестящим финансистом) и зависть со стороны Академии наук Пруссии заставили Вольтера вернуться во Францию. После, хотя как советника его ценили и австрийская императрица Мария-Терезия, и русская императрица Екатерина II, Вольтер не поехал на очную службу ни к той ни к другой, предпочитая любить монархов на расстоянии. На самой границе со Швейцарией мыслитель приобрел имение, превратив его в город Ферне, славный ремеслами и философией – сейчас город называется Ферне-Вольтер. Церковь, построенную им, Вольтер посвятил просто «Богу», как Богу чистой мысли, а не Богу былой религиозности. Имение процветало: улицы были чисты, жители опрятны, а работа делалась не с меньшим удовольствием, чем праздничный обед. Умение планировать, обосновывать любое решение, рассчитывать последствия исторических решений – уникальные таланты Вольтера, великого историка своей эпохи и выдающегося писателя. Его годовой доход доходил до 200 тысяч ливров, огромной суммы, и складывался из книжных гонораров (Вольтер выпускал часто по книге в неделю, иногда это были памфлеты по 30 су, расходившиеся на ура, иногда – более серьезные книги), ренты, политических консультаций и лоббирования, торговых и банковских операций. Некоторый антисемитизм (евреев Вольтер считал слишком суеверным народом) и антимонархизм Вольтера не мешали ему находить общий язык с еврейскими предпринимателями и придворными всех дворов, и в этой сладостной самозабвенности общения он забывал малоприятные черты собственного характера. Так Вольтер встал в один ряд с философами разных эпох, от Фалеса или Платона, как богатейших людей своих полисов, промышленников и чемпионов, до нынешних глав инновационных корпораций, любящих размышлять над книгами.
Трагедии Вольтера в настоящее время ставятся редко, слишком схематичными и предсказуемыми кажутся в них характеры. Но Вольтер вовсе не ставил целью раскрыть бездны человеческой непредсказуемости, ему нужно было показать, как даже разумный человек может оказаться внутри трагической ситуации. Вообще, как писатель Вольтер драгоценен не столько в своих текстах, сколько в своих продолжениях. Кого-то он благословил, как Стерна, кого-то не успел увидеть. Вольтерьянство стало необходимой частью всей европейской литературы: приключения чудака, критика философской наивности, понимание больших (исторических во всех смыслах) последствий малых жанров – всё это Вольтер передал и романтизму, и реализму. Материя, по Вольтеру, обладает таким множеством свойств, которых хватит и на «душу», а вот история обладает одним свойством – объяснять, что милости нет в природе, поэтому и люди ей научатся не сразу. Но есть покой и воля, или, как бы сказал неуемный Вольтер, благоразумие и решительность.