– Путик, а ты страшно рассердишься, если я кое-что спрошу?
– Нет, – ответил Ричард, дыша все также ровно.
– Кажется, я уже об этом спрашивала, я просто уверена, что спрашивала. Но мне хочется спросить еще раз.
Наступила пауза; дребезжали оконные стекла, потревоженные каким-то грузовым левиафаном, Корделия, отставив чашку, потянулась через стол к мужу, безмолвно, не сводя с него глаз. Человек малознакомый принялся бы мучительно гадать, надлежит ли ему схватить ее руку и покрыть поцелуями, но Ричард прекрасно знал, чего от него ждут, и вложил в протянутую ладонь свою пустую чашку. Корделия просто подчеркивала значимость своего вопроса, который последовал вскоре за чашкой, заново наполненной на две трети.
– Это, наверное, очень глупо, путик, но мне так неприятно думать, что вы с Криспином обсуждаете меня между собой, а потом он все передает этому скоту Годфри. Вы ведь ничего такого не делаете, правда?
– Правда, – непререкаемым тоном ответил Ричард. – Гризбин, то есть Криспин, даже никогда не упоминает при мне твоего имени, – Вернее, упоминает, но очень редко, предпочитая такие выражения, как «твоя благоверная» или «старушка». – Я, наверное, время от времени завожу о тебе речь, между делом, как это бывает, но мы никогда тебя не обсуждаем, – закончил он столь же непререкаемо, но на сей раз беззастенчиво солгав.
– Как это хорошо, путик, – проговорила Корделия, бросив на него один из самых дивных своих ярко-синих взглядов. – Я просто хотела, чтобы ты меня успокоил. – Потом она вдруг выпалила: – Ууууай!
– Что такое? – спросил Ричард, пытаясь изобразить испуг.
– Ты нашел мою записку на машинке?
– Да, спасибо. Какая-то…
– Совершенно загадочная история. Представляешь, какая-то женщина, или девушка, спрашивала, говорю ли я по-русски. У нее был такой русский акцент – то есть, я думаю, что русский, – хоть топор вешай. Она что-то там еще сказала, но, кажется, я не все разобрала.
– Ничего, я все понял.
Прикрыв глаза и приподняв брови, Корделия добавила:
– Голос у нее, знаешь, такой… возбуждающий.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну, если хочешь, сексуальный. У сексуальных женщин такой голос.
– Какой бы он ни был, я не собираюсь встречаться с его обладательницей. Она, по-моему, не в своем уме.
Корделия мгновенно потеряла интерес к этой доселе загадочной истории. В течение следующих нескольких минут Ричард раза два подумал о том, каким диким, чуть ли не непристойным кажется ей теперь предположение, что она говорит по-русски. Это не всегда было так. В начале их знакомства, в пылком возрасте тридцати одного года, она утверждала, что обязательно разберется, чем же эти русские писатели так его приворожили, и под его руководством засела за Толстого, Достоевского (разумеется, она и раньше их читала, но неправильно), Тургенева и прочих, правда, для начала в переводе, но это считалось как бы первым шагом к тому, чтобы в конце концов прочесть их в оригинале. Приблизительно к моменту их свадьбы эта конечная цель вдруг ни с того ни с сего оказалась отвергнута, отторгнута и предана забвению. Книги, взятые в Лондонской библиотеке, тосковали на полках, пока ужасно, просто ужасно занятая Корделия устраивала свой дом и устраивалась в нем сама. В конце концов Ричард сам отнес их обратно, и сейчас, допивая чай, отчетливо припомнил непривычное чувство унижения, которое тогда испытал.
Пора было расходиться, ему – на час-другой в кабинет, ей – в гораздо более просторную и покойную комнату на втором этаже, окнами в сад, чтобы провести там столько времени, сколько потребуют назначенные на этот день дела и заботы по дому. Прежде чем расстаться, они еще раз поцеловались, но поцелуй был исполнен совсем другого смысла, чем приветственное объятие. Он был призван напомнить Ричарду во всех подробностях, как она прекрасна и упоительна в том, далеком месте, где нет бирюзовых юбок, недолитых бело-розовых чашек, глухих и звонких согласных
Глава вторая
– А я говорю, он на ней женился из-за денег, – проговорила Фредди, она же Фредерика Радецки.
Ее супруг медленно покачал головой:
– И все-таки нет. В чем и состоит весь ужас Слушай, Сэнди, наверное, умирает со скуки от этих разговорчиков.
– Почему ты так решил? – осведомилась сестра Фредди Александра, с мужем разведенная, известная также как Сэнди. – Я его, правда, и видела-то всего несколько раз, но, по-моему, он очень ничего. И вовсе я не умираю со скуки.
– Он просто форменный книжный червь, – заявила Фредди. – Никакого чувства юмора.
– Без чувства юмора долго с Корделией не проживешь, – заметил Криспин.