- Прочел, прочел, Александр Александрович, дорогой! Какая поэзия! Как высоко!.. Но вы уж простите меня, дурака, не все понял, ну, просто-таки ничего не понял... Вот если бы нам встретиться... Дней через несколько... И вы бы мне объяснили, Александр Александрович, что там все-таки содержится, и для чего это все, и кто кому, как говорится, дядя...
Объяснять Гришину "Розу и Крест"...
Оставалось следить, как развивались интересующие нас события, которые никак не развивались, потому что данные Гришину объяснения не помогли.
10 апреля 1921 г. Я пробовал навести Лаврентьева и Гришина на "Розу и Крест". Лаврентьев отмычался, Гришин, подумав, сказал: "Может быть, после Кальдерона"...
А. А. Блок, "Записные книжки"
Стало быть, до самого конца его не оставляла надежда.
К сведению студентов, аспирантов, диссертантов, докторантов и книголюбов. Размышляя о судьбе "Розы и Креста" в Больдрамте, не худо понимать, что окончательное решение репертуарных и прочих вопросов было все-таки не по силам ни управляющему Гришину, ни главрежу Лаврентьеву. Окончательное решение принципиальных вопросов не выпускала из своих цепких большевистских ручонок Комиссар отдела театров и зрелищ Союза коммун северных областей (кажется, так называлась ее должность) Мария Федоровна Андреева.
А эта дама еще в 1913 году, возражая против постановки в Свободном театре, писала: "Они хотят ставить пьесу (мистическую пьесу!) Блока - "Роза и Крест" это просто плохая пьеса, написанная плохим языком, искусственная и фальшивая, а я должна буду играть в ней графиню Изору..."
Да не играй ты, Бог с тобой, другим не мешай!..
7 февраля 1920 г. ...> Общее недовольство Андреевой.
28 февраля 1920 г. ...> Вечером - в театре, тяжелое чувство от Андреевой продолжает угнетать, пора объясниться.
18 марта 1920 г. ...> Заседание директории. Тяжело с Андреевой - еще тяжелее, чем с Горьким.
22 апреля 1920 г. ...> Вечером в театре - похмелье Лаврентьева, Крючковская морда, вообще - мрачно, уныло, гнетуще, как большей частью.
4 ноября 1920 г. ...> Вечером - в театр. У Лаврентьева - слухи об отъезде Андреевой и Горького. ...>
19 ноября 1920 г. ...> Вечером - в театральном болоте своем (Освенцимский разъясняет, как загрыз его Лаврентьев, и др.). А Люба - в своем. Неужели я вовсе кончен?..
А. А. Блок, "Записные книжки"
- Зачем вам А.? - спрашивал Товстоногов. - Он будет портить всю атмосферу.
Р. еще не привык к такой степени откровенности и только переспрашивал:
- Вы думаете?
- Уверен.
Очевидно, у него были основания говорить так. Впрочем, и у Р. их хватало на то, чтобы согласиться с советом.
- Может быть, поговорить с Б.? - размышлял он, проводя предварительные "пробы".
- Стоит ли? - без паузы парировал Гога и доверительно добавлял: - с его премьерством!..
И о третьем без комментариев:
- Хорошо бы обойтись без В.
Все эти мимолетности было интересно разгадывать дома: меня ли он защищал от них, или их от меня?
Когда Р. принес первый вариант распределения, он заговорил конкретней:
- Нет ли чего-нибудь покрупнее для Г.?
- Я хочу, чтобы наши "менестрели" смахивали на нынешних певцов, - объяснил я, - один - типа Хиля, другой - вроде Бюль-Бюль оглы. Г. сошел бы за Хиля.
- Это хорошо, - соглашался он, - Д. вы не боитесь?
- Георгий Александрович, бояться уже поздно. И потом Д. давно ничего не играл...
Чувствуя, что он постепенно втягивается, я принялся использовать "домашние заготовки".
- Композитор Розенцвейг? - переспрашивал он о нашем завмузе, - нет, не композитор, а "музыкальное оформление". Композитору нужно платить.
- Георгий Александрович, - вкрадчиво говорил Р., оставляя реплику без ответа, - вот если бы вы сами поговорили с Кочергиным... Все-таки он - главный художник, а у нас все-таки юбилей...
- Надо попробовать, - задумчиво соглашался он.
- Теперь о помреже... Виктор Соколов учится в Институте культуры на режиссерском отделении. Если назвать его не "помощником", а "ассистентом режиссера", ему зачтут работу как курсовую, и это резко повысит его заинтересованность...
- Если он не будет рассчитывать на специальную оплату. Я не возражаю, пожалуйста. Только оговорите с ним эту деталь.
- Разумеется...
- Есть еще артист Е., но он тоже занят у югослава, - советовался Р.
- Ну, это ничего, - успокаивал Гога, - он молодой, активный... Кстати, возьмите Ж. Он пришел в театр и попал в массовку, он хочет работать. И у нас будет повод его посмотреть...
Ж. мне не нравился и брать его я не хотел, поэтому нужно было пропустить несколько дней и вернуться к распределению, делая вид, что разговора о Ж. просто не было...
Я, конечно, понимаю естественное желание читателя прояснить для себя, какие актерские лица скрываются под литерами А, Б, В, Г, Д, Е и Ж, - а под этими литерами действительно скрываются реальные лица - но что-то мешает мне их назвать. Может быть, мастер уже рассчитывал на мою корпоративную режиссерскую скрытность и этот негласный уговор продолжает иметь силу?.. А может быть, назови я их по именам, меня легко будет упрекнуть в сведении мелких счетов с бывшими сослуживцами. Во всяком случае, здесь автор следует совету Гамлета и, "слушаясь внутреннего голоса", не раскрывает названных имен.
Наконец Р. удалось убедить Товстоногова назначить на роль Изоры Галю Волкову, которая в театре не работала, но была основной героиней в его студии. "Пушкинская студия" давала спектакли от имени "Ленконцерта" вблизи Кузнечного рынка и Владимирской церкви в стоместном подвальчике Музея Ф. М. Достоевского и, кажется, была, заметна по тем временам.
- Только надо будет написать в программе "в порядке дебюта", - уступая моим доводам, уточнил Товстоногов.
- Конечно! - возликовал Р. и на радостях выложил: - Знаете, Георгий Александрович, я нашел в нашем музее докладную записку тридцать первого года с предложением назвать тогдашнюю малую сцену именем Блока!..
- Да? - удивился он.
- Ей-богу! - поклялся Р. - Старый музей находился там, где у нас зрительский буфет, и это помещение уже давно предложили переименовать в "Комнату имени Александра Блока".
- Это интересно, - сказал Гога.
- Тогда идея почему-то не прошла, а теперь мы могли бы к этому вернуться. Блок сделал для театра, мягко говоря, не меньше, чем Горький: Большой драматический театр имени Горького и Малая сцена имени Блока.
- Это удачная мысль, - встрепенулся Гога. - Кто это предложил?..
- Представьте себе, петербургский грузин по фамилии Абашидзе с инициалом "С.". Может быть, Сергей... Видимо, он заведовал музеем, хотя назывался "заведующий культсектором". Кстати, это он записал воспоминания Монахова.
Тут Р. выступил как настоящий хитрец. Тонкость и даже хорошо скрытая лесть заключались в том, что он как бы заранее отказывался от приоритета в пользу малоизвестного грузина, и одновременно намекал на выдающуюся роль грузинского народа в истории Большого драматического. Это должно было ему понравиться, если не на уровне мысли, то хотя бы на уровне интуиции.
- Да, - задумчиво повторил Гога и подвел итог: - Большой драматический имени Горького и Малая сцена имени Блока... В момент юбилея это очень хорошая мысль...
На первой репетиции "Розы и Креста" Гога произнес полутраурную речь с жизнеутверждающими оттенками. Ее содержание сводилось к тому, что он, конечно, понимает, какой трудный был у театра сезон и как все утомлены, но все-таки...
- Хотелось бы отметить юбилей выдающегося, я бы даже сказал, великого поэта, - сформулировал он.
Р. не преминул осмыслить про себя скользящую и нарастающую оценку, которую Г. А. Товстоногов дал А. А. Блоку, и догадался о ее смысловом значении: юбилей "выдающегося" можно отметить, а можно и не отмечать, тогда как юбилей "великого" лучше все-таки отметить. Продолжая считать шансы Александра Александровича и, не стану скрывать, свои, я был предельно внимателен к оттенкам.