Прибилижался конец долгого пути. К подъезду лагеря, когда уже в небе появились сумерки, отцу Михаилу стало плохо, но захворал он ещё раньше — в поезде.
Чуть позже, из деревянных коробок автозаков высадились все прибывшие, кроме духовника. Тогда Василий, Лука и Савелий подняли его на руки, к ним сразу же присоединились ещё несколько человек. Священник к тому времени уже не дышал.
Ворота Тугачлага открылись.
Капитан Сысоев: Сбросить покойника! Этап заходим!
Никто из заключенных не шевельнулся.
Капитан Сысоев: Я не внятно что ли приказал? Этап заходим!
В это время навстречу толпе вышел тучный и жирный начальник лагеря. Савелий решил обратится к нему.
Савелий: Разрешите священника похоронить?
Начальник лагеря: Ты кто такой? Я тебя здесь сейчас самого похороню. И вообще, что за бунт? Этап, мигом внутрь!
Никто из людей не тронулся.
Начальник лагеря: Сысоев, у тебя что за бардак творится? Раз они слов не понимают, загоняй их штыками.
Капитан Сысоев (подняв руку, но тут же её опустив): Взвод, слушай мою команду…
То, что он увидел, поразило его до глубины души, поразило настолько, что он даже забыл, какое хотел отдать распоряжение конвойным. Все стопятьдесят заключённых встали на колени вокруг умершего священника, образовав плотное кольцо, и начали усердно креститься. Даже служебные собаки приутихли, перестав лаять, и больше не рвались с поводков охранников.
Начальник лагеря (свирепо): Сысоев, охренел совсем что ли? Может ты к ним присоединишься?
Капитан Сысоев (потрясенный от увиденного): Я… Я…
Начальник лагеря (более смягченно): Что я? Ладно, пёс с ними, замёрзнут, сами зайдут. Ты, главное, охрану обеспечь, чтоб не сбежал никто.
Но никто не ушёл, и даже с места не сдвинулся.
На утро всех прибывших ссыльных нашли замёрзшими, кто в какой позе встал в круг, в такой и замер навечно, только чуть припорошенный снегом. На окоченевшем, милом личике Лилианы с хрустальными ресницами теперь не было не единой тревоги, с такими же неподвижными и умиротворенными ликами, держа друга друга мёртвой хваткой застывшими ладонями вместе с ней на коленях стояли Лука, Василий и Савелий.
Наши дни.
Каждое утро бывший капитан Сысоев, принявший крещение и христианскую веру, выходил на место гибели этапа и подолгу молился и крестился. После расформирования Тугачлага, он остался навсегда жить в образованном на месте лагеря посёлке. Забыть или приглушить память о том случае, так и не смог. Где лежал умерший священник, теперь стоял высокий деревянный крест.
Внук: Дедушка, дедушка, а почему мы сюда каждый раз приходим?
Капитан Сысоев (отчаянно вздохнув и обняв мальчонка): Потому как, внучок, что здесь место святое…
Внук (заметив небольшую слезу на небритой щеке дедушки): Тогда почему тебе грустно?
Капитан Сысоев (вытеревшись платком и улыбнувшись): Уже нет, родимый, пошли домой…
(Пьеса с реальными событиями Тугачлага не совпадает, но имеет реальный прототип, является приблизительным описанием картины узников Сталинских лагерей)
Конец