Долго бродил потом Петр по городу. Был словно в угаре. Незаметно подкрадывался май, деревья стояли кружевные, опушенные нежной листвой. Какие-то девушки смеялись возле автоматов с газированной водой, и от них веяло молодостью, беззаботностью. Припомнилось, с какой грустью вчера в лесу смотрела на него Полина. Будто предчувствовала, что так случится. Или даже была уверена, что так, а не иначе. Все это знали, всем было ясно, и только он, наивняк, полагал себя счастливым, только он не видел надвигающейся беды. И эти дурацкие Виталькины намеки! Ну да, Виталька. Намекнул ему, что он, Петр, ищет легких путей в жизни. Легких путей! С монтагой и нивелиром — легких путей! Ради кого? Слепцы, безжалостные слепцы и завистники! Если бы он хотел легких путей, получил бы все сразу. Продал бы всех сегодня и получил…
Непостижимым образом он очутился возле Полининого дома, простенького пятиэтажного здания уже устаревшего типа… Он же вовсе не собирался заходить в этот дом, но что делать! Почему-то ноги сами принесли его сюда. Проведать бы ее, ой как хочется проведать, постучаться в дверь на третьем этаже. Зайти в уютную комнату. Но, может быть, Полина с моряком. Вдруг у нее гость? И как раз в эти минуты попивает себе чаек. Рослый… в офицерском кителе… Он уже чувствует себя здесь как дома, хозяйничает на кухне, моет посуду, выносит мусор… Так зримо все это представилось Петру, что даже дыхание перехватило, и он почувствовал невероятную ревность. Пускай распивают чаи, а он все равно зайдет!
За дверью послышались торопливые шаркающие шаги, щелкнул замок, и в дверях появилась мать Полины: сгорбленная, худая, с гладко причесанными седыми волосами. Как-то даже не подумал о ней раньше, забыл, что она приехала из села к дочери за младшим сыном. Разглядывала его с удивлением и, как ему показалось, настороженно, почти враждебно. Зачем, мол, явился! Были еще незнакомы, но она, верно, слышала о нем от дочери.
— Поля на родительском собрании, — проговорила тихим, усталым голосом.
— А… скоро вернется? — спросил он.
— Кто его знает, — пожала плечами мать. — Теперь подолгу сидят. Саша болел, много пропустил, не по всем предметам у него оценки…
— А вы — мама? — Петр заставил себя улыбнуться, и женщина тоже улыбнулась снисходительно: как будто непонятно, кто она.
Она стояла в дверях, не приглашая Петра войти. Стояла упрямо, неуступчиво, и он подумал, что мать, конечно, все уже знает: о предстоящей свадьбе, о моряке-офицере.
— Извините, — сказал он сдержанно и стал спускаться по лестнице. В это время хлопнула входная дверь. Петр невольно замедлил шаг: не она ли? Глянул вниз. Между лестничными маршами действительно мелькнула ее яркая косынка.
Увидев Петра, Полина радостно улыбнулась.
— Учительница Саньки — чудо! — сказала она, открывая ключом дверь.
Она вдруг заметила, что у Петра измученное, несчастное лицо. Спросила: что случилось? Не сдал зачета? Поссорился с профессором?
— Ушел из бригады, — глухо проронил Петр.
Полина с недоумением посмотрела на него. Ушел из бригады?
Она схватила его за руку, повела в комнату, усадила на тахту. Принялась расспрашивать, требуя полной откровенности.
— Петенька, скажи мне правду… Сам-то как считаешь? Что ты думаешь?
— Кому нужно мое мнение?
— Мне, Петя. Я должна знать. — Она говорила требовательно и настойчиво. Русая прядка волос упала ей на лоб, и Невирко невольно задержал на ней взгляд. Конечно, он мог бы рассмеяться язвительно. Но взгляд светло-карих глаз — сочувственный и дружелюбный. Заходящее солнце било прямо в окно. В комнате все было окрашено в розовый цвет. Лицо Полины тоже порозовело. И среди этой сплошной розовости единственная реальность, которую он сейчас воспринимал, — это вопрос: «Сам-то как считаешь?» Она, пожалуй, одна-единственная имела право задавать ему вопросы. Он пришел к ней, как к самому близкому другу. И если душа в тяжелую минуту тянется именно к ней, то, наверное, нечего таиться.
— Я не знаю… — ответил он упавшим голосом.
Что он вообще знал? Как он мог объяснить ей, что произошло? По-всякому случалось. Работал, не щадя сил. Так в чем же он виноват? Разве старался для себя? Разве не думал о Найде, о ребятах?
— Выходит, я опростоволосился! — молвил он удрученно. — Когда одному человеку выпадает слишком много, ему начинают завидовать. Даже Найда мне завидует.
— Не думаю, чтобы Найда мог завидовать, — недоверчиво покачала головой Полина.