Бригадира беспокоил молодой монтажник Невирко, его сердечные дела, которые тот никак не мог наладить. Отсюда — раздражительный тон, срывы… даже на работе.
— Не знаю, как вы, Алексей Платоныч… — тихо сказала Ольга, — но я рада, что у него так получилось.
— С Майей?
— Да. Девчонка взбалмошная, любит, чтобы парни за ней увивались.
— А какая девушка этого не любит?
— Всему есть мера. Надо, чтобы по-хорошему, разумно.
— Какой там разум в любви! — воскликнул Найда и застыдился. — Он в Лейпциге письмо Майе написал. Сидели как-то в номере, он меня спрашивает: посылать или нет? Написал, что тоскует, готов ей все простить, только бы откликнулась.
— И вы, конечно, отсоветовали?
— Ясно, отсоветовал.
— Правильно! Ничего не выйдет у них хорошего, — бросила Ольга. — Да и ни к чему это сейчас Петру. Он ведь на заочном. Ночь просиживает над конспектами.
— Инженер из него выйдет хороший. Показывал мне проект дома в сорок два этажа.
— Сорок два? — даже всплеснула руками Ольга.
— Крайзман подкинул ему такую задумку, вместе кумекали над ней, — гордясь своим звеньевым, сказал Найда. — Диплом будет защищать по этому проекту.
Стояли у ворот, чувствуя себя неловко, так, будто не знали, кто же тут, собственно, гость, а кто хозяин и кому первому уступать дорогу. Наконец Ольга Антоновна решилась, прошла к веранде, поднялась на ступеньки, отперла дверь. Найда остановился у ступеней внизу.
— Зайдите, Алексей Платоныч, — пригласила его несмело. — Сейчас в садик сбегаю за Наталочкой, а Марина еще на продленке в школе.
Он колебался, стоял в нерешительности.
Тогда Ольга взяла его за руку и с чувством сказала:
— Почему вы не хотите зайти в свой дом?.. Загляните, Алексей Платоныч. Дети вам будут рады.
Преодолевая смущение, сжала его большую сильную руку. А глаза говорили: зайди, побудь с нами… Но повторить приглашение она не решилась — и так уж наболтала немало, негоже женщине так открываться перед мужчиной.
А он надеялся, что она еще предложит ему зайти. Готов уже был согласиться заглянуть на минутку. Ведь это его дом. Все вещи его тут, и рубашки, и чертежи, и книги. Как привез Ольгу с девочками из Шполы, где она жила после развода с мужем, так все и оставил тогда. Взял одеяло, простыни, носки и — живите себе на здоровье, а он пока будет у Климовых. «И не тревожьтесь, Оленька! Считайте, что мой дом — ваш. Мне много не нужно». А она, тронутая его великодушием, только кивала головой и с трудом сдерживала слезы.
— Вот что, Ольга Антоновна, — произнес он наконец, не дождавшись нового приглашения. Невольно стал говорить ей «вы», чувствуя перед этой женщиной робость и смущение. — Живите, сколько нужно, и не волнуйтесь обо мне. Я ведь у Климовых, за стеной, — показал он на вторую половину дома, — так что совсем рядом. После смерти Галины Авксентьевны я привык к одиночеству. А вы детей своих берегите, и чтобы никаких сомнений. Лишнее. Ни к чему это.
— Разве ж я вам не верю! — сказала Ольга. — Вам за доброту спасибо.
— Детей, главное, берегите, и на кране у себя… — Он бросил взгляд на ее легкий пиджачок в полоску, летнее платьице. — Теплей бы одевались. Осень уже, сквозняки. Болезни никому добра не приносят.
Он перешагнул через низенький, скорее символический заборчик, который делил усадьбу на две части, и стежкой направился к крыльцу Климовых. Генеральская чета, верно, давно ждала его к ужину.
А Ольга Антоновна, поднявшись на веранду, плотно притворила за собой дверь, и ее охватило горькое чувство одиночества. Бессильно опустилась на стул возле кухонного стола, оперлась головой на руку. «Почему он избегает меня? — подумала с грустью. — Некрасивая стала? Или моих детей испугался? — Машинально достала зеркальце и с неудовольствием провела пальцем по морщинкам на лбу, по вискам. — Некрасивая, знаю… Никому не нужна… — Прикрыла зеркальце рукой, будто стыдясь своего лица, и мысленно прошептала, как мольбу: — Не забывайте о нас, Алексей Платонович…»
Найда сидит за вечерним чаем у своего друга Афанасия Панкратовича. Что-то чисто военное, генеральское есть и в фигуре Климова, и в густой смолянисто-черной бороде (еще ни одной сединки!), и в жестах, и в голосе. На нем неизменный, хотя и порядком изношенный китель, который и теперь еще подчеркивает выправку хозяина. Невысокий, жилистый, с сухим лицом, он до сих пор полон энергии и молодого задора.