За окном уже проплывали высотные дома пригорода, мелькнул внизу троллейбус, а вот и заполненные пешеходами улицы, узкие, более широкие, просторные. Родной город! Только сейчас ощутил Петр невероятную усталость, и время, проведенное за границей, показалось ему бесконечно долгим, словно годы прошли после разлуки с друзьями.
На перроне Найду встречали сын и невестка. Пока они здоровались, Петр с чемоданом в руке стоял поодаль, испытывая грусть и одиночество. Никто его не встречает, никому он не нужен…
Найда, уловив его настроение, позвал Петра.
— Мой друг Невирко, — слегка обняв парня за плечи, сказал он, знакомя его с родственниками.
Сын Найды, русоволосый, на голову выше отца, с массивным подбородком и умными серыми глазами, приветливо поздоровался. Его жена Тося, маленькая и щуплая как галчонок, улыбнулась и кивнула головой. Все тут свои, все ему рады, в машину приглашают. Петру стало тепло и уютно среди них, и недавние обиды показались смешными. Ведь сам виноват: послал бы телеграмму хлопцам — половина общежития явилась бы, у Петра Невирко друзей не счесть…
Шли по перрону с шумной толпой прибывших и встречающих, среди цветов и радостных улыбок.
Петр рассказывал Анатолию об отце, расхваливал его дипломатические способности, говорил о том, как немцы уважают Найду: до сих пор помнят, что он спас от голода жителей городка Ошац под Лейпцигом.
— Дочь покойной коммунистки Арндт встретили, — продолжал Петр. — Удивительная женщина эта Инга. Почему-то Алексей Платонович очень переживает, вспоминая прошлое, как будто что-то скрывает…
— Да, я знаю… — тихо ответил Анатолий. — Отец мне кое-что рассказывал.
Вышли на привокзальную площадь. И вдруг Петр увидел в толпе знакомую стройную фигурку. Майка! Быстро шла навстречу под руку со своим отцом, главным инженером Гурским. Видимо, он отправлялся в командировку, она его провожала. Розовое личико ее поразило Петра своей детской миловидностью. В быстроте движений, торопливой походке чувствовалось что-то ребячье, задорное и… родное.
Петр невольно замедлил шаг, но тут же заставил себя оторвать взгляд от Майки. Кажется, разминулись. Петр с облегчением вздохнул и собрался задать Анатолию какой-то вопрос.
Внезапно рядом раздался знакомый голос:
— Петрусь!..
Отец нахмурился, высвободил руку и отошел в сторону. Майка стояла смущенная, радостно удивленная, в своей яркой вязаной шапочке и с таким же шарфиком.
— Ты из Лейпцига? — спросила она, хотя прекрасно знала, где он был. Потом вскинула на Анатолия многозначительный взгляд. Похоже, что они давно были знакомы. — Привет представителю искусства!
Анатолий поздоровался с ней как со старой знакомой.
— Отца встречал. Звони! — и побежал за Алексеем Платоновичем.
Майка как-то просто, по-товарищески взяла Петра под руку, окинула его восхищенным взглядом.
— Забыл?.. Совсем? — тихо спросила с горькой укоризной.
— Может быть… Я бы хотел этого… — жестко ответил он.
— Нет, нет! Только не это!..
— Зачем ты здесь?
— Папу провожаю в Москву, — кивнула она на своего солидного, в дорогом пальто и пушистой шапке отца, стоявшего поодаль с выражением великодушной снисходительности на лице. — Ну… как ты? Жив, здоров? Почему на письмо не ответил? — она провела пальцем по его щеке и губам. — Похудел.
— Не надо, Майечка, — промолвил Петр, осторожно отводя ее руку.
— Моего законного испугался? — Она пренебрежительно передернула плечами. — Нашел кого…
Гурский раздраженно крикнул:
— Мы опоздаем!
Майка чмокнула Петра в щеку.
— Звони! — На ходу обернулась: — Голубович читал твой проект и сказал: ты — гений!
Петр оглядел привокзальную площадь. А где же Алексей Платонович? Вдалеке различил коренастую фигуру Найды, прильнувшую к нему Тосю и Анатолия с чемоданом. «Только не это!.. Ну уж нет…» — подумал он. С него достаточно того, что было. Вполне достаточно…
Понурившись, он направился к трамвайной остановке.