— Какой уж праздник, если поминать будем? — вздохнул Климов. — А впрочем, вы правы. Дорогой кровью все это досталось.
Молодой секретарь извинился перед гостями, обвел глазами собравшихся у крыльца сельсовета колхозников, потом заторопился кому-то навстречу. Поговаривали, что на торжество прибудет иностранная делегация антифашистов. Бывший партизанский край не забыл ничего, и по сию пору он переживает горечь тяжких утрат.
Ольга, конечно, захотела увидеть, что теперь на том месте, где была ее родная хата. Ее повели туда. И Климова, и Найду также. Дальняя родственница Ольги — тетка Паша — по дороге рассказывала про село. После войны долго думали, как быть: оставить это черное пепелище как памятник для будущих поколений или же отстроить село заново, чтобы только на сердце остался кровавый рубец? Решили восстановить все, как было. Хаты, правда, теперь уже не те, пришла и сюда мода на кирпич, шифер, железо, только дворы остались прежними, огороды, сады. Семьи погибших решили жить на своих старых участках, там, где и предки их жили.
— Вот и твоя хата, Оленька, — указала тетка на красивый кирпичный домик, крытый листовым железом. Открыла калитку, по-хозяйски ступила на посыпанную шлаком дорожку, которая вела к высокому крыльцу. Достала ключ, отперла дверь. — Не удивляйся Оля. Теперь это моя хата. Я тебе ближе всех по отцу, вот мне и выделили эту землю.
— Родненькая моя! — со слезами радости обняла тетку Пашу Ольга. — Родненькая!
— И я родная, и есть теперь у тебя еще один родной человек.
— Не Григорий ли Антонович? Партизанский наш командир?
— Гриша. Мой муж. Теперь тут председателем, — с еще большей гордостью проговорила хозяйка. — Спрашиваю его: а ты Олю Звагину, племянницу мою, пригласил или нет? Смеется в усы. А как же! Нашу родню как к столу не пригласить!
— Спасибо, получила телеграмму, ну и… вот меня привезли, — указала кивком на Климова и Найду, стоявших у каменных ступеней крыльца.
Тетка окинула взглядом Найду, однако расспрашивать не стала: и так было видно, что Найда для Ольги человек не чужой.
Только вошли в дом, где все блистало чистотой и дышало достатком, как явился хозяин. Со двора послышался его раскатистый бас:
— Слыхал, слыхал, что Олюшка Звагина прибыла. Ну, где она? Показывайте мне ее!
Долго вытирал сапоги о половичок, и это понравилось Найде: видно, заботливый, аккуратный человек. Вошел, приветливо улыбаясь, усищи — как у запорожского казака, кепка сдвинута набекрень.
— Показывайте мне племянницу!
Ольга скромно поднялась, протянула руку:
— Здравствуйте, Григорий Антоныч.
— Ты мне руку не подавай, я вашего ручканья не признаю, — весело сиял глазами хозяин. — А ну, иди сюда, иди! — Прижался усищами к ее щеке и, держа за плечи, залюбовался. — Смотрите, какая красавица! Опеночком была, когда прибилась к нам в лес с Феклой. Что значит городские харчи. Ай да товарищ Звагина!
Глаза Ольги лукаво блеснули. Подошла к Найде, взяла его за руку.
— Григорий Антонович… — проговорила, слегка смущаясь. — Называйте меня теперь уже «товарищ Найда».
— Муж твой? — глянул на чуть растерявшегося Алексея Платоновича хозяин.
— Женимся, Григорий Антонович. — Она взяла Найду под руку, подвела к усачу.
Тот ласково обнял их обоих:
— Пусть жизнь ваша будет как добрая нива.
Тетка Паша тоже сердечно поздравила их и смахнула кулаком слезу. А ну их, эти слезы! Наплакалась. Пускай вороги наши плачут. Теперь только жить и радоваться.
Метнулась в кухоньку, вынесла оттуда чарки, бутылку, свежий каравай.
Стоя выпили. Только Климов, поскольку он был за рулем, нюхнул, почмокал губами и поставил чарку на стол.
— Разрешите и мне, дорогой друг, поздравить вас, — обнял он Найду и по-мужски расцеловался с ним.
— Значит, и моей родни прибыло, — сказала тетка Паша. — Спасибо и за это.
Она решила было сажать гостей за стол, однако муж удержал ее. Начальство ждет, люди уже собрались. Пора идти в лес.
При слове «лес» лицо Ольги вдруг вытянулось, побледнело. Видно, чем-то давним, тяжким повеяло на нее, даже сердце защемило. Надо было идти к тому страшному месту, куда всех жителей села — от мала до велика — каратели вывели на расстрел; ров зиял могильной чернотой; детей после добивали прикладами.
Густой темный бор, казалось, был объят траурной скорбью, высоко и строго вздымались сосны вокруг поляны и длинного, заросшего травой холма, над которым возвышался обелиск. Это — место расстрела. Здесь находился тот залитый кровью наполненный стонами и мольбой ров смерти. Останки расстрелянных перенесли в село на центральную площадь, но холм остался — как страшное напоминание о войне.