Выбрать главу

- Я должна просто благодарить судьбу,- начинает разговор Татьяна Петровна.- Потому что, придя в 1943 году из школы Малого театра в сам театр, я была тут же принята и никогда не оставалась без ролей. Как бы ни менялись режиссеры, как бы ни менялись директора, слава Богу, я всегда была в работе. И остаюсь в работе по сей день. У меня достаточное количество спектаклей, хотя актерам всегда все мало. И выпускаю премьеры. Недавно впервые сыграла в мюзикле "Свадьба Кречинского" - для меня это новое дело, особенно учитывая, что греха таить, проблемы с моим слухом. Но, во всяком случае, мы на сцене и танцуем, и поем.

- Школа при Малом театре была выбрана не случайно?

- Не случайно. Я всегда стремилась к театру, но как только решилась пойти учиться на актрису, отец сказал: "Сначала положи диплом на стол, а потом иди куда хочешь". Собственно, так я и сделала - закончила Ленинградский университет. А в Ленинград всегда приезжал на гастроли Малый театр. И однажды увидев его спектакли, я, как дитя за цыганской скрипкой, поехала в Москву поступать именно сюда.

- А что из себя представляла ваша семья?

- Мой отец был очень крупным инженером, мать преподавала математику в институте, у нее даже свой задачник был. По линии отца мы были уже четвертым или пятым поколением, жившим в Петербурге. Причем отец являлся инженером потомственным - еще его дед был главным инженером Металлического завода. Это была целая династия, которую мы, дети, нарушили. Нас было в семье четверо, и все четверо стали актерами.

- Честно говоря, я знаю только Павла Панкова...

- Дело в том, что наш старший брат Василий погиб на войне. Он был призван на службу в Театр Балтийского флота, они обслуживали порты Балтийского моря. И однажды, возвращаясь обратно, корабль налетел на мину. Из артистов их осталось двое в живых - актер Деранков и мой брат. Десять часов они держались на воде, спасая детей и женщин, сажали их в лодки и отправляли на берег. А когда сами сели в последнюю лодку, их смяли бреющим полетом немецкие самолеты. Деранков чудом остался жив и впоследствии все это нам рассказал. Это произошло 28 августа 1941 года, и Гитлер тогда написал, что он разделался с Балтийским флотом.

Моя младшая сестра Нина тоже оставалась в Ленинграде. У нее было очень тяжелое ранение, она почти год пролежала в госпитале, а потом поступила на один курс вместе с Павлом. Они учились при БДТ, и оба были приняты в этот театр. Сестра довольно долго там играла - и Татьяну в "Разломе", и Антонину в "Достигаеве",- а потом увлеклась педагогической работой, ушла и почти тридцать лет работала в ГИТИСе. Ее очень любили. Сейчас Нина Петровна Панкова преподает актерское мастерство в школе для одаренных детей "Родничок".

- А все-таки почему так получилось, что вы все увлеклись театром? Сейчас, спустя годы, вы можете все оценить и объяснить?

- Дело в том, что наш старший брат был очень талантливым человеком, и его стремление к сцене было непобедимо. Отец горячо протестовал. Но тем не менее Василий пошел в театр и заразил нас всех. А задатки, по-моему, лежали в центре сопротивления - в отце. Он изумительно читал стихи, и писал кстати. Все книжечки сказок, которые нам покупали, отец перекладывал на стихи. Он любил что-то изображать в лицах, всех разыгрывать и мог бы, на мой взгляд, стать неплохим актером. Так что он в какой-то степени и был виновником нашего увлечения.

Но на нас все и закончилось, потому что мои племянники все пошли в науку. Будут ли их дети продолжать традиции нашей четверки - не знаю.

- Татьяна Петровна, а какую специальность вы получали в университете? Кем бы могли стать?

- Я окончила физико-математический факультет.

- Не может быть!

- Да-да, это было серьезно. В 39-м я уехала в Москву, никому не сказав зачем. И только когда поступила в Малый театр и собиралась об этом написать родным или даже поехать в Ленинград и все рассказать дома, уже получила гневное письмо от отца. Дело в том, что в это время в "Советской культуре" была напечатана фотография: четыре человека, в числе которых и я, рапортовали об успешном поступлении в школу Малого театра.

- В студенческие годы не было намеков на ваше будущее амплуа?

- Как же! Амплуа сразу определилось. Я с самого начала стала играть старух. И первая моя работа - Семеновна, мать двоих детей, в "Сотворении мира" Погодина. А вторая роль - семидесятилетняя Ефросинья Старицкая в "Иване Грозном". Я играла в очередь с Верой Николаевной Пашенной. Так что свой возраст я только сейчас играю, да и то мне уже немного больше, чем надо...

- Как же вас, совсем молодую, неопытную, могли пригласить на роль Ефросиньи Старицкой? Это же мощнейший образ!

- Мой учитель Константин Александрович Зубов был художественным руководителем театра. Он поддерживал многолетнюю установку Малого театра: в пьесе должны быть задействованы все три поколения - и старики, и средний возраст, и молодежь. После этого меня стали сравнивать с великой, как теперь говорят, Блюменталь-Тамариной, которая вообще с девятнадцати лет играла старух. Это, видимо, человеческое свойство такое, амплуа, что ли.

- Вы вошли в театр с многолетними традициями, в котором еще блистали прославленные имена. Как вы влились в этот коллектив? Как вас приняли "великие старики"?

- Это, видимо, традиции театра - они великолепно принимали молодежь, они помогали. Помню, когда ввелась на Ефросинью Старицкую - ввелась спешно, дня за два, потому что Вера Николаевна сломала ногу,- на премьеру я получила от нее сережки и письмо с благословением.

- Потрясающе!

- Боже мой! А когда мне пришлось срочно, за несколько часов, вводиться на роль няньки в спектакль "Правда хорошо, а счастье лучше" за Рыжову, так я просто чувствовала, что Евдокия Дмитриевна Турчанинова была моей матерью на сцене и волновалась больше, чем я сама, хотя ситуация у няньки с хозяйкой в пьесе конфликтная.

Помню, как вошла в очень плохую пьесу "Самолет опаздывает на сутки", и партнершей моей была Рыжова. Стою за кулисами, волнуюсь и говорю ей: "Варвара Николаевна, давайте повторим текст, я немного волнуюсь". Она отвечает: "Душка моя, выйдем на сцену - там светло, ты посмотришь мне в глаза и все скажешь!" И действительно, при выходе на сцену более благожелательных глаз не существовало. Как будто они тебе что-то подсказывали. Я сразу успокаивалась и играла.