— Я люблю тебя, моя принцесса, — я снял маску и поцеловал её в окровавленный рот. Мне уже было всё равно.
— Почему мы ещё живы? — спросила меня Нагма, когда я вернулся, вынеся завёрнутое тело Катрин слугам для погребения.
Она впервые заговорила со мной после смерти сына.
— Может быть, мы чужие этому миру. А может быть, просто чуть более устойчивы к инфекциям из-за сделанных в детстве прививок. И заболеем позже.
— Скорее бы, пап.
— Прекрати. Не надо.
— Мне больше незачем жить. У тебя ещё есть Андрий, а у меня никого.
— У тебя есть я.
— Нет, пап. Я не смогу больше тебя видеть, если мы выживем. И ты не сможешь забыть смерть Катрин. Ты привёл меня сюда, а я тут всех убила. Мы соучастники геноцида, и не сможем простить этого друг другу. У меня больше нет тебя, а у тебя — меня. Теперь я действительно осталась совсем-совсем одна, и это даже страшнее, чем мне казалось в детстве. Я хочу заболеть и сдохнуть. И не давай мне опиум, это будет нечестно.
— Нагма, прекрати.
— Нет, я так хочу. Ты мне должен желание, помнишь?
На утро у неё уже была температура.
А днём меня позвали слуги. Не знаю, повезло ли им остаться здоровыми или они умирали, сменяясь другими, но в доме всё время кто-то был, и продукты появлялись на пороге нашего «карантинного крыла». Я не интересовался их судьбой. Я и своей-то не интересовался. Я сидел у постели Нагмы, не желая упустить ни минуты того времени, что нам осталось. Но они были настойчивы, крича в приоткрытую дверь, и я вышел.
— Граф… То есть Император-регент, простите.
Да, Катрин же умерла. Ей должен наследовать Андрий, но он ещё слишком мал, так что я Император-регент. Консорты не наследуют трон.
— Вас хочет видеть епископ, — кричит издалека предусмотрительный слуга.
«Какой епископ? Я же его убил?» — чуть не спросил я, но сообразил, что у них, наверное, был запасной.
— Что ему надо? — крикнул я в ответ.
— Не знаю, господин Император-регент! Он не сказал!
— Ну, пусть подходит, если не боится.
Этот похож на предыдущего — средних лет, с седеющей бородкой, представительный в своей униформе, не знаю, как она тут называется.
— Граф… Или называть вас «регентом»?
— Называйте как хотите. Что вам надо? Говорите быстрее и проваливайте, у меня там дочь умирает.
— Вы уже лишились почти всех, кто был вам дорог. Не буду приносить соболезнований, это был ваш выбор. Я пришёл спросить. Хотя бы теперь, когда всё почти кончено, вы отдадите нам Андрия?
— Мой сын почти наверняка заражён, и скоро умрёт сам. Пусть это случится здесь, а не там, куда вы выбрасываете несчастных синеглазок.
— Он креатура Разрушителя, и на него не действуют убивающие мир события. Он не заболеет.
— Вы уверены?
— Да. Вы знаете, граф, что Каир полностью вымер, но болезнь не остановилась? В Претории уже десятки заболевших, в других городах тоже, с некоторыми связь потеряна, но там наверняка то же самое? Скоро не останется никого.
— Мне плевать.
— Будьте разумны, граф. Ваш сын не умрёт от Кровавой Погибели, но что он будет делать один, в пустом мире? Отдав его сейчас, вы оставите нам шанс. В Меровии пока достаточно людей, чтобы она выжила и постепенно вернулась к нормальной жизни. Но их становится меньше с каждым днём. Вы ещё можете спасти нас.
— Нет. Я не отдал бы вам сына, даже если бы ему осталось жить один день. А если он не заболеет — не отдам тем более. В Кровавой Погибели выживает каждый десятый, это много народу, ему будет кем править, когда он унаследует трон.
— Вы правда думаете, что эпидемией всё закончится? — уточнил священник. — Поймите, пока креатура Разрушителя ходит по земле, люди будут гибнуть!
— Я. Не. Отдам. Сына.
— Тогда мы заберём его силой. Вашей армии больше нет, граф, и…
Бах. Звякнула отлетевшая гильза. Этот епископ тоже сломался. Несите следующего. Я закрыл дверь в коридор и вернулся к Нагме.
* * *
Нагма отходит тяжело. Её мучают сильные боли, кровоизлияния залили глаза алым, не прекращается рвота. Но она верна себе и отказывается от лауданума. Когда дочь в силах, мы разговариваем, не останавливаясь, как будто пытаясь наговориться на всю будущую смерть. Ни слова о том, что случилось здесь. Вспоминаем кыштак и холодный зимний замок в горах, где мы познакомились, где я учил её читать, писать и рисовать, где она впервые, ещё не всерьёз, назвала меня «папой». Вспоминаем домик у моря, где она купалась, ходила в школу и лопала мороженое, как самая обычная десятилетняя девчонка, и где мы были счастливы вдвоём, как отец и дочь. Вспоминаем город неона и тумана, где мы были как брат с сестрой и держались друг за друга среди чужих странных людей. Гадаем, что там стало с рыжей оторвой Шонькой и другими членами корпы «Шуздры».