— То есть мы вернёмся в Меровию?
— Разумеется! — Теконис снова говорит раздражённо. Его всегда бесит недогадливость собеседника. — Неужели это не очевидно? Иначе зачем бы мы делали анализ ошибок? Так что часть наработанного вами сенсуса туда вернётся и будет использована для повышения стартового буст-потенциала меровийского общества. Надеюсь, это вас хоть немного утешит.
— Не очень, — признался я. — Выходит, не весь полученный сенсус вы используете для Берконеса?
Теконис возмущённо уставился на меня чёрными окулярами, и я просто физически почувствовал, как раздражает его моя тупость.
— Мы похожи на благотворителей?
— Э-э-э… нет. Совсем нет.
— Тогда, самоочевидно, что целью нашей деятельности является получение прибыли. А значит, мы должны получать больше сенсуса, чем тратим. Это один из самых редких и ценных в Мультиверсуме ресурсов, он весьма востребован и всегда в дефиците. В отличие от золота, которое можно тоннами вывозить из опустевших срезов, субстанциональные проекции Первоматерии — время, информация и сенсус, — добыть чрезвычайно сложно. Для этого нужно иметь крайне редкое артефактное оборудование сиречь мораториумы разных типов, навыки работы с ним, а главное — глубокие знания о природе Великого Фрактала. Без лишней скромности скажу, что я отношусь к числу весьма немногих специалистов, обладающих необходимыми компетенциями.
— Но кому и зачем нужен сенсус?
— Сенсус — концентрат творческого потенциала, это первое. Без него невозможно развитие, а значит, и рост фрактала. Его избыток опасен, но умеренные дозы позволяют избранным этносам получать фантастические результаты в области науки и искусства. В коммерческом же плане более востребовано другое его применение — как субстанции, приносящей условное «счастье». Именно для этого мы используем сенсус в Берконесе, и именно для этого его покупает большинство наших контрагентов.
— Знаете, — сказал я, припомнив, в каком состоянии застал вчера Олли, — это слишком напоминает наркоторговлю.
— Да, — спокойно подтвердил Теконис, — использование сенсуса может вызвать у этноса тяжёлую аддикцию. Но мы всегда предупреждаем об этом наших покупателей.
* * *
— Драгоценный Док! — сияет белозубой улыбкой Олли. — Я рада видеть тебя снова!
— Вчера не была рада, — отвечаю я задумчиво.
— Вчера? А что было вчера? — удивляется она так искренне, что я отмахиваюсь:
— Ничего, забудь. Как ты себя чувствуешь?
— Разумеется, прекрасно, как всегда. А почему ты спрашиваешь? — улыбается девушка.
— Просто спросил. Рад, что у тебя всё хорошо.
— У меня всегда всё хорошо, ты забыл?
— Наверное, забыл, прости. Ты же знаешь, что для меня прошло больше времени, чем для тебя.
— Да, ты сильно изменился, — кивает она, — как будто другой человек.
— И как он тебе?
— Если бы я могла бояться, — смеётся Олли, — то испугалась бы его до смерти! Он несчастный до жестокости. Как будто отдал всё доброе, чтобы сохранить важное. Но не сохранил.
— Ты удивительно умна и проницательна.
— Я знаю. Ведь тебе нужно именно это. Тебе, драгоценный друг, очень не хватает того, кто бы тебя выслушал и понял, но не стал утешать. Ты не рассказываешь о своей боли близким людям, чтобы не сделать больно им. Ты больше не в силах носить столько боли в себе, но не можешь с ней расстаться, потому что с ней уйдёт что-то очень для тебя дорогое. Поэтому, когда ты нажал на ракушку, к тебе пришла я, а не кто-нибудь другой.
— Спасибо, Олли. Но знаешь, я, наверное, не готов к сексу. Мы можем просто посидеть вместе?
— Конечно, драгоценный друг. Я буду с тобой столько, сколько нужно. Ты можешь рассказать мне всё или ничего не рассказывать. Можешь просто помолчать или поплакать, иногда это нужно даже самым сильным людям. Располагай мной, как тебе угодно. Для этого я и пришла.
Как их называл Фред? «Фекалии»? «Блевотина»? «Трутни»? Наверное, по зову ракушки к нему приходит кто-то совсем не похожий на Олли. И, наверное, это именно тот, кто ему нужен. Люди порой нуждаются в очень странных компенсациях. Я смотрю на Олландрию, красивую, стройную, со вкусом одетую девушку с глазами, полными совершенно искреннего и глубокого сочувствия, и думаю, что она не виновата в том, что их этнос не способен на творчество и прогресс, что его развитие остановилось, что он критически зависим от инъекций сенсуса и вообще ограниченно жизнеспособен. Они не выбирали такими стать, их такими сделали. Взамен они выработали в себе глубокую эмпатию и аттрактивность. Может быть, они не столько паразиты, сколько симбионты — дают то, что нам нужно, взамен того, без чего не могут жить сами. В сенсусе, который вернул к жизни Олли, была капелька смерти Катрин. Но мне этой капельки для неё не жалко.