На какой-то миг он вырубился — сознание спасительно отключилось. Очнувшись, понял — посадка (или скорее управляемое падение), свершилась. Двигатели еще ревели, но самолет больше не трясло на ухабах. Откуда на посадочной полосе такие ухабы? Полное впечатление, что на нее сотню «лежачих полицейских» уложили.
Расстегнув ремень, Андрей разогнулся, попытался оглядеться. Куда там… Перед глазами темно как после нокаута, да и салон почему-то густо затянуло пылью. А может это не пыль? Дым? Странный дым — сеном пахнет вроде бы. Да какая разница, чем он пахнет — надо быстрее отсюда выбираться!
Соседнее кресло уже пустовало. Неужто этот лысый толстячок уже выбрался? Вряд ли — скорее его размазало по салону в первые мгновения катастрофы. На подгибающихся ногах Андрей протиснулся между перекошенных кресел, шагнул в проход, наступил при этом на что-то податливое. Взглянул под ноги. Лучше бы не смотрел — его угораздило наступить на оторванную пухлую лодыжку в крикливо-красной туфельке на массивном каблуке. Пожалуй, даже не оторванную — слишком ровный срез, будто бритвой чикнули.
Долеталась…
Откуда-то справа пробивается солнечный свет. Потянувшись туда, увидел в пыльно-дымном мареве светящийся прямоугольник распахнутого аварийного выхода. Сорвало при посадке, или кто-то уже успел открыть и выбрался? Да какая разница — бегом туда, пока тут все не вспыхнуло.
При ударе здесь из пола вылезла какая-то труба, оторвав пару рядов кресел. Их припечатало к третьему ряду, сложив в неряшливую груду из пластика и человеческих тел. Пробираясь через этот завал, Андрей нечаянно задел торчащую из обломков руку, с вызывающе блестящими на запястье дорогими часами. Ладонь тут же сжалась вокруг его лодыжки. Он едва не заорал от страха и неожиданности, резво взбрыкнул ногой, освободившись, рванул вперед уже не обращая внимания, на что наступает.
До земли было высоковато, но он прыгнул вниз не медля ни секунды. Пижонские туфли не лучшая обувь для подобных трюков — подошвы полыхнули огнем, в глазах помутнело от наворачивающихся слез. Быстрее — надо быстрее отбежать подальше. Самолет должен был лететь еще около двух часов, топлива оставалось немало, если сейчас все это рванет… Пошатываясь, он поспешно заковылял вдоль наполовину оторванного крыла, перед подозрительно шипящим двигателем притормозил, опасливо обошел его по широкой дуге. В ногах мышцы будто ватой подменили — бежать Андрей не мог. Левее и вроде бы впереди ковыляли другие пассажиры — значит, не он один сумел выбраться. Блин, а ведь многие остались там, внутри, среди этих завалов из кресел и обшивки, покалеченные, или зажатые в ловушках авиационных руин. Если самолет вспыхнет, им хана. Но даже мысли вернуться назад не возникло. Чем он им поможет? Сам еле шевелится — назад ему точно не забраться. Да и погибнет без толку, никому он там помочь не успеет. Пусть спасателей дожидаются. Если повезет, дождутся…
Отойдя от крыла на пару десятков шагов, он остановился, устало обернулся. Смерть будто дожидалась зрителя — над изломанным фюзеляжем взмыло облако густого дыма, из пробоины в основании крыла вынеслось пламя. Обреченные пассажиры, не успевшие вырваться, закричали хором — это было так ужасающе, что хотелось заткнуть уши. Не выдержав этого многоголосого призыва о помощи, Андрей рефлекторно шагнул к самолету, но тот час отшатнулся — в лицо ударила волна столь жуткого жара, что на голове начали трещать волосы.
Растерянно оглядываясь, он не увидел ни толп спасателей, ни пожарных, ни вообще каких-нибудь следов аэропорта. Он вообще не понял куда попал — идеально ровное буроватое каменно-глиняное поле. Нечто подобное иногда в фильмах про пустыни показывают. Вдали виднеются россыпи каких-то низеньких сараев, похоже, глинобитных, за ними поднимается огромная спаренная пирамида с двумя плоскими вершинами.
Да куда их вообще занесло???! Египет, что ли???! Это как так может получиться???!
От сараев быстро приближалась группа людей. Кто бы они ни были, они помогут — крики заживо сгорающих людей за спиной не утихали. Андрей поднял руку, неуверенно помахал, подзывая к себе этих «египтян». Ведер с водой у них он не замечал, но видел, что некоторые тащат какие-то палки, очевидно пожарные багры. Сейчас они помогут…
Волна жара достала его и здесь. Вжимая голову в плечи, Андрей попятился прочь, проковыляв несколько шагов, не выдержал, обессилено опустился на колени. Что с ним? Неужто ранило? Или просто удар при посадке сказывается? Хлипким его не назвать, а ведь вон как развезло… Может от сильного стресса? Страх все силы выжал? Да вряд ли — он даже не крикнул ни разу, хотя от крика сейчас заходились даже те, кто успел выбраться. Их можно понять — зрелище не из приятных… Только почему это все они с ужасом смотрят не на горящий самолет, а в противоположную сторону?
Андрей, подняв голову, уставился туда же — в сторону сараев. Местные «спасатели» со своими «баграми» были уже близко. Разглядев их, он распахнул рот так широко, что едва не порвал уголки губ, и заорал так громко, что едва не оглушил себя своим же криком.
* * *— Дрю, ну че ты орешь?! Сейчас опять это чмо ушастое припрется и накостыляет всем по самое не могу. И все из-за тебя.
Андрей, выдравшись из паутины кошмарного сна, стряхнул с лица приставучие соломинки, медленно приподнялся. Сквозь щели ветхого сарая уже пробивалось предрассветное сияние, освещая десяток узников. Возможно, орал он и сильно, но вроде все спят — не перебудил народ. Лишь Гнус, как обычно, чем-то недоволен. Он вообще хоть спит когда-нибудь, или вечно караулит спящих на предмет криков?
— Извини, — устало произнес Андрей.
— Муть опять снилась?
— Да… как всегда… Опять снилось, как мы сюда грохнулись.
— И че?
— Да опять как на самом деле все было. Не полностью, конечно — каждый раз иначе все снится. Но конец, как всегда, выходит одинаковый: вылез нормально, и… В общем этих увидел, и орать начал. Все тогда орали, помнишь, наверное.
— Ясен пень. Я тогда тоже глотку чуть не порвал в трех местах. А сейчас-то чего орешь? Считай, уже два года на них любуешься каждый день — давно пора бы привыкнуть к местным нефотогеничным мордам.
— Так во сне все не так как наяву. По-другому видишь. Иначе совсем все воспринимается, — нехотя оправдался Андрей.
— Дрю, тебе, блин, рот надо на ночь затыкать — в неделю раза два стабильно будишь всех своими воплями! Будто рожаешь блин! Да еще и от этих достается из-за тебя! Они крик не любят, считают, наверное, что мы деремся, а за драки тут принято лупить.
— Кого я сейчас разбудил? Вон, спят все. Тебя? Так ты вообще не в счет.
Гнус, обидевшись, зашелестел прелой соломой, пытаясь совместить две несовместимые вещи — закопаться в тонкий слой поглубже, но в то же время не добраться до утрамбованной земли.
— Дрю, да просто я рядом лежал, вот и толкнул тебя. Остальным влом вставать, тебя успокаивать. Сон-то у всех крепкий — хоть пушкой буди.
— Ладно, я же уже извинился. Спи давай.
— Какой спи? Сейчас на кормежку погонят. Слышишь — по котлу уже вроде бы скребут. Опять сейчас своей знаменитой мегакашей пичкать будут.
— Халва… Чтоб их… как же она уже достала… Гнус, так вроде же с вечера не заваривали? Или варят?
— Не, дыма нет, очаг не разжигали. Значит без кипятка — холодной залили. Еще, хуже выходит. Слышь, Дрю, а чем тебя там, в самолете, кормили? Ну, во сне?
— Не помню. Вроде бы ничем не кормили.
— Должны были покормить.
— Ничего никто мне там не должен — это же сон. Да и, может, не помню — я сны плохо запоминаю. Напитки разносили… это хорошо помню…
— И че ты там заказал?
— Сок. Томатный. И эта цыпа к тому же принесла теплый. Полное впечатление, что пил обычную местную мочу — как всегда. Даже во сне не везет…
— Сок?! — Гнус обидно хохотнул. — Ну ты и лох! В билете ж не указывают, кому что пить, за все уплачено сразу. Брать надо то, что подороже и посерьезнее. Я минимум водяру заказывал бы.
— Ну я за тебя искренне рад. А по мне так лучше сок выпить, чем непонятно из какой бочки налитую водку, да еще и без закуски.