– В сентябре знаете как красиво в лесу? Вот мальчики подтвердят, мы с ними в том году ходили до «Огонька» и обратно. А озеро там, ну, Келейное которое. А рядом еще одно – Круглое. И база «Огонек» такая душевная. Мы там и на гитаре с вами, и в бадминтон. Мясо на мангале. Ну что я вам рассказываю!
Пока Алексей Александрович агитировал за поход с субботы на воскресенье, до Ани дошел листок, где напротив своей фамилии необходимо было либо поставить плюс, либо написать причину отказа от похода. Аня, конечно, считала лес понимающим и принимающим, но на деле была слишком одомашненной и вообще брезгливой, чтобы вписываться в такое тесное знакомство с природой, поэтому каждый раз сочиняла новое недомогание. В прошлый раз анемия прокатила уже со скрипом. Гущев начал подозревать ее в симуляции, поэтому в этот раз Аня решила зайти с козырей и сослаться на болезненные месячные. Она знала, что упоминание менструации волшебным образом блокирует в мужчине сопротивление. Благодаря ей можно было не только пропускать физкультуру, но и подтягивать оценки, даже четвертные. Вот только мужчин в школе был дефицит: географ, трудовик и директор. Этот дефицит ощутимо сказывался не только на старшеклассницах, но и на единственной незамужней и, что самое обидное, даже не разведенной завучихе Муратовой Наталье Ильиничне. Среди учеников ее звали просто Ильич за командирские повадки и потерянную женственность. Ее регулярное паломничество в кабинет Гущева уже давно не представляло собой никакой новости и не провоцировало сплетен. Эту тему в свое время так обсосали и зашутили, что сейчас настойчивая любовь Муратовой к географу навевала только скуку.
– Леша, я вот занесла карту, а то одалживала, – оповестила завучиха, заглядывая в класс. – А что это у вас тут готовится?
– Собираю отряд добровольцев на «Огонек», хочешь с нами? – любезно предложил Гущев.
– Если погода будет хорошая, – сказала завучиха, но все поняли, что Ильич появится при любой погоде.
– И что они все вокруг да около, – шепнул Ане Вадик. – Потрахались бы уже, и дело с концом. Она – обычная, он – обычный, какая проблема?
– Не знаю, – призналась Аня. – Может, проблема в любви. А может, он в своей берлоге давно другую трахает. А может, никого не трахает, потому что импотент. Вариантов масса.
– Ну да, – задумчиво протянул Вадик. – Я в любви не разбираюсь, я больше в смерти. Там как-то понятнее и всех касается. А у тебя что, правда месячные?
– Правда, – съязвила Аня. – Только я от них не умираю, просто ехать никуда не хочется.
– Да блин, – расстроился Неустроев. – А мне что тогда придумать? Может, все-таки поедешь? За компанию?
– Если погода будет хорошая, – отозвалась Аня.
Погода была отвратительная, но и Аня, и Ильич тряслись в арендованном на их класс пазике. В пазике тем временем витал странный дух, как будто по утрам этот транспорт использовали в качестве ритуального, а вечерами – для свиданий на трассе. В огромное лобовое бился крест на четках, доказывая первую гипотезу; вторую гипотезу ничего, кроме чутья, не доказывало, но чутье было сильное. В стекла упирался дождь и безысходно стекал в резиновый уплотнитель. Под окном маячила трафаретная надпись «Места для инвалидов и пассажиров с детьми», но буквы кое-где стерлись, оставив лишь зловещее «ест оля инвалидов и пассажиров с детьми». Поначалу водитель включил на весь салон «Фактор-2», но на нежном «Шалава-лава-лава-лава» лавочку прикрыли и дальше уже ехали без музыки. Чтобы как-то занять образовавшуюся эфирную пустоту, Ильич пошла по рядам с расспросами.
На ямах и поворотах завучиху мотало по салону, и вместе с этим мотанием под капроновой кофточкой в облипочку волновалась ее печально не востребованная географом грудь. Когда Ильича пришвартовало к Ане с Вадиком, она сначала поинтересовалась здоровьем мамы Вадика, затем несмешно пошутила про то, что дорога сегодня хорошая, проедем без трактора. Аня уже знала, какой вопрос Ильич приготовила для нее.