Юльке казалось, что её наотмашь ударили, прямо в солнечное сплетение. Там, между рёбрами, нещадно пульсировала острая боль, раздирая когтями внутренности. Боль не давала дышать – воздух словно превратился в крошево битого стекла.
Он склонил голову вбок, глядя на неё озадаченно.
– Вы меня понимаете? Я не хотел вас обидеть. Я даже тронут вашим… признанием, но… вам нужно выкинуть все эти глупости из головы. Не портить ни своё будущее, ни моё.
Каждое его слово отзывалось новой вспышкой боли, точно солью посыпал кровоточащую пульсирующую рану. Но хуже боли были стыд и унижение, выжигавшие её изнутри, как кислота.
– Понимаете? – переспросил он.
Юлька кивнула – на слова сил совсем не осталось.
Будто сомнамбула она развернулась и пошла вдоль по коридору, десять шагов, двадцать, свернула в холл. Стук каблуков по каменному полу отзывался гулким эхом.
На автомате она взяла в гардеробе куртку, вышла на улицу. Тёмное осеннее небо сочилось моросящим дождём, пробрасывало мелкий снег. Под ногами хлюпали бесчисленные лужи – огибать их сил тоже не было. Она и так еле держалась, чтобы не сорваться. Да она и не чувствовала ни холода, ни мокрых ног. Ей казалось, что она сейчас балансирует на краю пропасти, мёртвой бездны, спрыгнуть в которую, в общем-то, даже хочется… отчасти. Чтобы унять боль, унять стыд, чтобы не мучиться, чтобы ничего этого не было, вообще ничего не было. Но злость, которая бурлила в венах, клокотала в груди, не давала совсем уж пасть духом, подстёгивала, придавала сил.
«Да пошёл ты, господин Анварес, к чёрту!», – бросила Юлька в сердцах и уверенно пошагала в сторону общежития.
52
В ночь с четверга на пятницу Анварес практически и не спал. Какого-то чёрта волновался. Хотя с чего бы? Понимал, что глупо, а всё равно никак не мог унять внутренний трепет.
Дважды вставал – пил на кухне чай с пирогами, что нагрузила с собой мама, пробовал читать, но смысл ускользал.
В четверть седьмого он оставил всякие попытки уснуть и… неожиданно уснул, как в яму провалился на два с половиной часа. Около девяти подскочил, не понимая, где он и сколько сейчас времени.
Рядом, на столике гудел телефон. Звонила Лариса. Анварес поморщился, вспомнив, что так ей и не позвонил вечером, хотя обещал. Просто из головы вылетело. Ещё и поговорили они вчера плохо, она обиделась, правда, на его взгляд, совершенно без повода, на пустом месте.
На звонок он ответил, приготовившись к новым упрёкам, но Лариса разговаривала вполне миролюбиво.
– Саша, у тебя сколько сегодня пар?
– Три, все со второй смены.
– А ты в курсе, что сегодня у нас Хэллоуин? Я имею в виду, вечер…
– Что-то такое слышал, – расплывчато ответил он, припоминая, что действительно на кафедре обсуждали «дрянные забугорные обычаи», которые нам тут ни к чему.
– Ответственная – я. Мы с ребятами из студсовета всё, в общем-то, организовали, но мне бы хотелось, чтобы ты тоже поприсутствовал. Для меня это важно. А после вечера можем поехать ко мне.
– Хорошо, – согласился Анварес, чувствуя лёгкую вину перед ней. Такие вечера совсем не в его вкусе, так что это своего рода извинение за вчерашнее.
С Ларисой они столкнулись сразу же в холле, только он зашёл в институт. Она встретила его приветливо – очевидно, и впрямь забыла про вчерашнюю обиду.
– Всё в силе? Останешься на вечер? – спросила она с улыбкой, неожиданно беря его под руку. Это слегка озадачило Анвареса – на работе они не скрывали, но и не афишировали свои отношения.
– Я так быстро свои решения не меняю.
– Ну и отлично. А после вечера ко мне?
Анварес кивнул, хотел посетовать, что ночь не спал, так что, возможно, к вечеру будет не в кондиции, но возле лестницы они столкнулись с Сумароковым.
– Слушай, Александр Дмитриевич, я вчера обмозговал ещё раз наш вчерашний разговор, – остановил его Сумароков. – Кое-какие идеи возникли. Я кратко набросал, чтоб не забыть. Ты зайди ко мне на кафедру, как освободишься. Можно вечерком, я допоздна буду.
– Благодарю, Виктор Степанович. Обязательно зайду. После…
Он не смотрел по сторонам, но тут вдруг оглянулся и сразу напоролся взглядом на Аксёнову. В груди ёкнуло, и не понять – от радости или от раздражения. Или всё вместе.
– После чего? – спросил Сумароков.
– Что? – не понял Анварес.
– Александр Дмитриевич, что-то ты в последнее время стал какой-то рассеянный. Ты начал говорить, что зайдёшь после… после чего?
– А-а, ну да. После третьей пары.
Аксёнова приближалась. И сердце с каждым её шагом ускоряло толчки.