Один за другим вспыхивали образы прошлого. Во всех этих картинках присутствовала безжалостная, бескомпромиссная фигура Врага, изучающая, впитывающая, каталогизирующая.
– Не столь образно и поэтично, но, да. – Произнесла я, стойко выдерживая взгляд Тинхе.
– Для меня все происходило иначе, Дробь. – Продолжил он, рассеянно перебирая ворсинки халата. – Я видел перед собой маленького забитого зверька, запертого в удушающих казематах стерильного мира. Видел кандалы божественной воли, обращенные шипами внутрь. Они висели на тебе непомерным грузом. Их длинна была столь велика, что создавала иллюзию, будто ты свободна и в любой момент можешь покинуть тесную клетку. Я видел, как твои глаза стягивала повязка Предназначения, скрывая свет свободы и узкий коридор, устланный битым стеклом и острыми камнями из лжи.
Он на мгновение замолчал. В чернильных глазах внезапно забрезжило золото подавленных чувств. Тинхе говорил искренне. По крайней мере, он описывал именно то, что как ему казалось, происходило. И та версия воспоминаний ранила его не меньше, чем моя меня.
– Я помню каждый свой шаг, направленный на то чтобы вытащить тебя оттуда, Дробь. Заманить к тропинке, ведущей прочь из капкана. Я знаю, что путь к свободе давался тебе болью и страхом, терзал душу и ломал изнутри. Ведь я опоздал. Не проявил должного профессионализма при нашей первой встречи в Лэйтарии. И каков результат? Оковы крепко вросли в твою плоть, а шипы успели превратиться в крюки. Вытащить их из тебя аккуратно и безболезненно было уже невозможно. Я пробовал все. Перед сном, за обедом, в пути, на протяжении всего времени я думал только о том, как подманить тебя поближе, чтобы избавить от них. Не исключал даже самых бредовых тактик. День за днем я устремлялся прочь из Лэйтарии к границам Оси. Искал бреши, чтобы прорваться к твоим зеркалам, потому что знал наверняка, если хоть раз упущу возможность с тобой связаться, всему наступит конец. – Он глубоко вздохнул, на долю секунды прикрыв глаза. – А ты кричала, ругалась, плакала. Прожигала меня яростью самых восхитительных глаз из тех, что я когда–либо видел. И умоляла сдаться.
Он замолчал, переводя дух.
Молчала и я, пораженная признанием. Я знала, что наши взгляды на мир отличаются, но каждый раз не уставала поражаться тому, как сильно.
Тинхе потер бровь костяшкой пальца.
– Любил ли я тебя тогда? Нет, не думаю. Определенно желал, – внезапно усмехнулся он каким–то своим мыслям. – Как женщину, как трофей, как Избранную. И желание никуда не делось.
Он огладил мою щеку, прошелся по скуле и ухватил за подбородок, подтягивая ближе к своим губам.
– Мог бы я отпустить тебя сейчас? – Спросил он, вновь возвращаясь к ласковым интонациям, скрывающим звенящую сталь. – Нет. Главное, чему я научился на своей работе, наблюдая, как Избранные отказываются от предназначенных им принцев, инквизиторов, императоров, и как те отказываются от них в ответ, потакая гордости и сумасбродству, – за любовь надо бороться. Ее нужно охранять. Беречь от посторонних. Заботиться о ней. И я буду это делать. Неважно, какой ценой.
Он осторожно прижался ко мне в поцелуе.
Сначала в легком и невесомом, а затем, не давая опомниться, в уверенном и напористом. Я заерзала на коленях мужчины, не совсем готовая к той страсти, которую ощутила от ласкающих меня губ и крепкого горячего тела, вжимающегося в мое.
– Тинхе, – урвала я мгновение между поцелуями.
– Дробь, – отозвался он, а следующим движением опрокинул на подушки, вырывая из меня изумленное «ах». Не давая опомниться, лэйтарец припал к моей шее. Рука в черной перчатке устремилась к поясу халата, ухватила за один конец, но так и не потянула. Тинхе мазнул губами по обнажившейся ключице, отстранился и заглянув мне в глаза опаляющей тьмой, требовательно спросил: – Дробь?
- 21 -
Я любила Тинхе. Не только вопреки всему. В мрачном темноволосом лэйтарце сочеталось огромное количество положительных качеств, которые никогда не фигурировали ни в одном из списков моих пожеланий о том, какого я хочу себе партнера. Ибо жирно, нагло и таких мужчин не существует в природе.