„Люди, сколько уже можно вестись на слова этих „Цензура“, когда вот уже сколько лет мы живем бок о бок с нашими союзниками и соратниками — Овервойдами? Посмотрите вы уже вокруг, это не они убивают нас, мы сами себя убиваем. В то время как мы стараемся не допустить развязывания конфликта, протестующие причиняют все больший ущерб как нам, так и простым людям…“
— Также, сразу после акции мы услышали мнение начальника городской полиции Юркина Алексея. Вырезка из интервью:
„…мы не будем церемонится с теми, кто наставляет оружие на своих братьев и сестер. Это официальное заявление, любой кто посмеет вступить в ряды террористической группировки „Дети Империи“, подлежит казни. Мы не собираемся терпеть и плодить ряды неприятеля, поэтому обращаюсь для тех кто колеблется в своем решении примкнуть к террористам. Помните, что обратного пути для вас не будет, как не будет и пощяды…“
— Это были слова начальника городской полиции, Юркина Алексея. Как мы можем наблюдать, террористическая организация „Дети Империи“, окончательно допекла членов Союза, отчего правительство перешло с ареста на ликвидацию террористов без права на помилование…»
— Ох, ну ребята и отжигают. — хмыкаю, перелистывая страницу. — Придурки.
«Столько лет прошло, а очевидного не видят.»
Продолжив листать ленту с возможными вариантами досуга, останавливаю выбор на кинотеатре. Кивнув своему решению, готовлюсь к походу. Давненько уже никуда с Милой не выбирались, к слову, а девушек надо баааловать. Иногда. Что б не привыкали.
Так, ужин сделал, романтическую обстановку устроил, осталось дождаться Милу. Вот только, что-то долго её нет. Глянув на время, убеждаюсь. Уже пол часа как могла быть дома. Хотя, может в магазин зашла? Если да, могу смело еще полтора часа вычеркивать. Но не спокойно мне как-то. Вот просто. Но решаю подождать.
По истечению часа, мое терпение таки сказало «прощай» из-за чего набираю её номер. Странно. Не берет… а вот это уже для нее не свойственно. Занервничав, начал ходить по комнате, как вдруг коммуникатор отзывается с выведенным её номером.
— Мила, солнышко, ты где? — Сходу задаю волнующий меня вопрос.
— Строн, привет. — Каким-то уставшим и несвойственно тихим голосом начала она. — Ты только не нервничай, хорошо? Просто я в больнице…
— Что?! Лапочка, милая, что случилось?
— Я после уроков задержалась в парикмахерской. А когда возвращалась, случайно попала на какой-то митинг. Там еще дом горел, вроде это здание районного центра. И полиция народ гоняла. Меня зашибли и наступили. Какой-то мужчина из ближайшего магазина в сторону отнес. Затем скорая и вот, я в больнице.
— Создатель… — Сел я на стул, стараясь унять вырывающееся из груди сердце. — Мила, солнышко, как ты?
— Врачи говорят, ничего серьезного, так пара ушибов и легкое сотрясение. Но из-за ребенка попросили немного полежать у них. Хотят убедится, что с ним все в порядке.
— Где тебя положили?
— Я в третьей городской больнице.
— Сейчас подъеду.
— Строн, не нужно, уже поздно, а на улицах еще не спокойно…
— Милана! — Возмущаюсь вскакивая на ноги. — Я скоро приеду. Подожди чуть-чуть.
— Хорошо. — Раздалось совсем тихо. И было в этом ответе столько чувств, что что их нельзя передать словами.
— Люблю тебя, солнышко. Я быстро.
— И я тебя…
Включив коммуникатор, бегом собираюсь. Прихватив с собой пару её любимых вкусных презентов, забираю ключи от машины и отправляюсь к больнице.
«Что-ж это такое, живешь, никого не трогаешь, а тебя все-равно втягивают в этот дурацкий конфликт. Чертовы фанатики…» — думал уже садясь за руль.
Поездка по ночному городу, вышла своеобразной. Людей на улицах было мало, полиции много. После того, как митингующие пошумели, все служивые по выходили на перекрестки, а уж сколько развелось боевых дронов — ужас. И как только фанатики при таком перевесе в сторону Союза умудряются вредить? Не понимаю.
От стычек между Союзом и террористами, мысли плавно вернулись к Миле. Как она там, что именно случилось, не умолчали ли врачи о чем-то, с них ведь станется. Тем более, когда у пациента стресс, они точно не будут его грузить еще чем-то. А в том, что у нее стресс я уверен на все сто процентов. Ей когда плохо, голосок всегда становится таким тихим-тихим, словно боясь навлечь еще большую беду. Вроде и мило, особенно когда она косячит, но чаще всего означает насколько сильно нервничает.