Малыш Пат внимательным и опытным взглядом окинул первого своего посетителя, признался сразу:
– Что-то горячее для перекуса будет минут через тридцать, но для сугрева всегда найдётся топливо. Вы что пьёте обычно до завтрака?
«Крепкий кофе! И желательно натуральный! – чуть не выкрикнул Эдвард, резко, со злостью, с вызовом. – Горячий и сладкий! И что-нибудь съедобное к нему! И плевать – что!» Но вслух ответил очень вежливо, почти кротко:
– Обычно я вообще не пью, но кофе готов подождать.
И даже улыбнулся слегка чуть виноватой тёплой улыбкой.
– Кофемашина заправлена с вечера, и горячие бутерброды с сыром и синтетической ветчиной будут с минуты на минуту.
Что такое «синтетическая ветчина», Эдвард никогда не знал до этого, но он многого раньше не знал. Ему не приходилось в прошлом убегать от ночного патруля, ночевать на скамейке в парке и сушить теплом собственного тела промокшую насквозь одежду. Он утра еле-еле дождался под дверью многоквартирного дома, в котором Виктор Вастис когда-то не так давно снимал квартирку, размером всего в одну комнату.
Этот адрес, как впечаталось в память намертво, указан был при заполнении документов и больничной карты. Вастис назвал его сам, тут не было ошибки, но управляющий домом не смог сказать ничего вразумительного. Смотрел с подозрением на раннего странного гостя, на его исцарапанное лицо и руки, на его грязную и мятую одежду.
В квартиру Вастиса так и не пустил, хоть и пустовала она три последних месяца, посетовал при этом, что комнатки совсем маленькие, их лишь приезжие снимают с охотой, да и то недолго. Кто работу приличную находит, те бросают такое жильё без сожаления. Вот и Вастис, видать, где-то пристроился. Не всю жизнь же ему в баре за порядок отвечать и за сохранность мебели.
По-другому такая должность «вышибалой», должно быть, называлась, как догадался сам Эдвард, но много вопросов задавать не стал. Осторожно вызнал адрес бара и был в нём с первых же минут после открытия. Осматривался исподволь и не спешил с расспросами. Излишнее внимание к себе привлекать не хотелось, хотя бармен, рослый, узкоплечий и равнодушный ко всему, что его лично не касалось, смотрел на Эдварда без любопытства, даже не в лицо, а чуть выше макушки.
Когда Малыш Пат принёс кофе и полную тарелку горячих бутербродов с расплавленным подрумяненным сыром, печёными помидорами, зеленью, ветчиной и поджаренным хлебом, Эдвард уже подзарядил «Андерит», отыскал фото Вастиса и спросил о том, что привело его в «Опрокинутую кружку»:
– Вы помните этого человека? Мне сказали, он не так давно работал у вас в вашем заведении... отвечал за порядок в зале среди посетителей...
– Ну да! – Бармен усмехнулся, пожимая костлявыми плечами, согнутым указательным пальцем ткнул в экран раскрытого планшетника. – Криворукий Виктор, так его некоторые здесь звали... за глаза звали, конечно. Или те, кто повода искал по ушам схлопотать.
– А что так? Это из-за руки, что ли?
– Ну да! – снова повторил Пат. – Из-за неё. Не любил он, когда ему напоминали... Сам-то Вик руку эту свою в перчатку обычно прятал... Никогда почти не снимал... стеснялся, может...
Пат не против оказался поболтать, да и никто его не отвлекал пока. Это хорошо, тут теперь только спрашивай и внимательно слушай. И много всякого узнать можно.
– Он деньги на операцию копил, реконструктивную пластику сделать... чтоб пальцы снова сгибаться могли. А так-то оно, да... клешня, а не рука была. Ему пенсию совсем крошечную назначили, сказали, это увечье не в боевой операции получено, поэтому... поэтому не полагается ему.
Пат рассказывал, перебирая стопку каких-то то ли чеков, то ли записей из кармана рабочего фартука, в сторону Эдварда короткие взгляды бросал, будто за его ответной реакцией на сказанное проследить хотел.
– И что, что там случилось у него?
– С рукой, что ли? – Прищурил левый глаз бармен, чуть оскаливаясь кривоватой улыбкой. – Да кто ж его поймёт? Сам-то Виктор не болтал особо... и злился, когда другие спрашивали. Да и какая разница, если честно? Его рука, его заморочки... Работу свою он, главно дело, хорошо знал. И одной рукой справлялся... Выкрутит так буквально пальчиками в плече – и любой бугай смирным делается. И вежливенько так, с улыбочкой... Те, кто знали, потом и сами при нём не рыпались... Себе дороже.