– Налюбовался, малыш? – почти ласково спросил тот. – Пойдём тогда... Поговорим.
Но он никуда его не повёл, просто вдруг схватил обеими руками за куртку на груди, толкнул спиной на машину с такой силой, что тяжёлый «Дарлиннер» покачнулся на рессорах.
– Ну, кому ты болтал о себе и о «ТРИатике»? Копы от тебя одного могут знать лишь... Ну? Чего приткнулся?
Сильные руки высокого крепкого мужчины так скрутили одежду в пальцах, что Эдвард еле дышал, глядел снизу на Отиса, не моргая, в немом изумлении.
– Кто ещё знает, ну?! Кому ты разболтал? – Он встряхивал Эдварда и снова толкал на машину, и каждый такой удар выколачивал из лёгких последние остатки воздуха.
– Н-не... н-надо... х-хва-аттиит... – Вцепившись в эти жёсткие пальцы своими скованными руками, Эдвард просил о такой мелочи: о возможности сделать нормальный вдох. Он и не ждал, что его услышат, но Отис вдруг руки убрал так неожиданно и послушно, что Эдвард не устоял и упал на колени, прямо этому страшному человеку под ноги.
– Тебя пасёт кто-нибудь, да? Копы ходят за тобой? Тебя поэтому не вяжут до сих пор, да? Наживкой оставили? – Отис заваливал вопросами и подпинывал носком дорогой модной туфли из натуральной кожи. – Давай поднимайся!
Эдварду не дали самому выполнить этот приказ, его рывком за шиворот подняли на ноги, сдирая капюшоны толстовки и куртки, оставляя открытой голову. Ледяной секущий ветер ударил порывом в уши, залохматил волосы, остудил лоб и затылок.
– Проверьте карманы! У него должен быть телефон...
Эдвард не мог сопротивляться, лишь застонал невольно, когда один из помощников Отиса, тот, что был выше всех ростом и шире в плечах, схватил цепочку наручников, вздёргивая обе руки вверх и за голову, прижимая запястьями к крыше машины. Другой парень, более молодой лицом, но такой же послушный, хмурясь и поджимая губы, принялся обшаривать куртку на Эдварде.
Делал он это тщательно и при этом быстро, профессионально, надо отдать ему должное. Выгреб на капот машины оставшуюся мелочь, ключ от гостинки «Тихий уголок», скомканный чек от автомата из библиотеки и последний из протеиновых батончиков, который Эдвард приберёг себе на завтрак.
– Это тебе, Мак... – Бросил находку товарищу, державшему Эдварда, и тот ловко поймал батончик левой рукой. Ответил со смешком:
– С паршивой овечки и шерсти клочок... Чёрт, да он уже растаял почти!
– И что? Есть не будешь? – Рассмеялся тот из парней, что облапывал на Эдварде куртку, отвёл глаза чуть в сторону, резким рывком раздёргивая молнию от горла и вниз.
– Ну-у... – протянул бугай, которого назвали Маком, надкусывая зубами пластиковую обёртку. – Всяко лучше, чем те сливы...
При упоминании о сливах, о синих сливах для пирога Мираэллы, Эдвард резко голову вздёрнул, будто его по лицу ударили.
– Спокойней, приятель. Разве тебе больно? – Широкие тёплые ладони оглаживающими движениями скользили от верха груди к боковым карманам толстовки. Тонкие поджатые губы едва заметно улыбались, но глаза смотрели спокойно, почти с равнодушием.
Да они тут все один к одному такие подобрались! Те, для кого жизнь человеческая не значит вообще ничего. Пуля в голову – и забыть, как звали. Любой из них троих мог застрелить Вастиса, не обязательно даже Отис. Он-то здесь как раз только приказы отдавать приставлен. А голова над всеми кто? Сам Кринвин, что ли?
Планшетник нашёлся чуть раньше, чем руки добрались до левого кармана брюк, и Эдвард выдохнул очень осторожно с облегчением. Он не знал, что будет дальше, но ещё продолжал надеяться, а в том кармане носил свой талисман – ту самую отмычку. Она не утонула в море, так и осталась тогда в закоченевших пальцах, а потом Эдвард переложил её из тюремного комбинезона в джинсы, когда переодевался в пляжном домике «гостеприимной» Кайлин. И после всё по той же привычке действовал, перекладывая отмычку всякий раз, когда менял одежду, а ведь мог уже просто выбросить эту клятую железку, напоминающую о Кледерс, о пережитых побоях и ужасе перед Длинноруким Чаком.