И он, упав в снег, полз по нему на четвереньках, проваливаясь в рыхлую мякоть руками и коленями, потом поднялся – и чуть не столкнулся с людьми на дорожке.
Врач, медсёстры, носилки с автоприводом... Это за ним... за ним пришли! Эдвард понял всё, но даже не остановился, растолкал их на неширокой дорожке на пути к центральному корпусу. Так и прошёл бы мимо, но его окликнула одна из женщин:
– Эдвард?.. Эдвард Стентон? О, Боже... Стентон...
Она сумела как-то поймать его за рукав, попыталась остановить, Эдвард задержал взгляд на её лице чуть дольше и тут же вспомнил имя: «Мариатт». Хорошая знакомая Тины. Она часто видела их вместе в зале отдыха, они обычно дежурили в одну смену.
– Где она... где она сейчас? – Эдвард таким взглядом смотрел этой Мариатт в глаза, видел её растерянность и испуг, видел снежинки на ресницах и на каштановых волосах, выбившихся из-под форменной сестринской шапочки.
– Реабилитационный корпус... второй этаж... Она с прошлой недели там... 22 палата...
Наверное, надо было спросить, караулит ли у входа полиция, но Эдвард уже шёл мимо. Не шёл – бежал! Или это ему лишь так казалось, а на самом деле он медленно тащился, увязая в снеговой вязкой каше, теряя силы и хромая на простреленную ногу.
Дежурная сестра, по всей видимости, уже знала о нём, решительно надвинулась прямо с порога вестибюля, широко разводя руки в нежно-сиреневом костюме спецовки.
– И куда ж ты такой настойчивый собрался? Милый ты мой! Ты сам-то себя видел? Тебя самого спасать сначала надо. Давай, родной, глупить не будем... и шуметь не будем тоже. У нас тут все спят уже давно, и ты давай... давай вот сюда на стульчик...
Она была уже немолодой, говорила с грубоватой лаской и этим больше на родную тётю походила, чем на медика. Глядела на Эдварда без страха и узнавания, лишь с недовольством.
– Мне – в 22... Мне срочно нужно... – попросил Эдвард, немного теряясь перед силой этого вот напора.
Сам он ждал охраны, полицейского патруля, мужчин с оружием, но встречала его лишь спокойная, милая на вид женщина со строгими глазами и понимающей улыбкой.
– Все спят... Ты не сможешь сейчас никого увидеть. Режим у нас строгий. Да и ты... ты посмотри на себя, милый-дорогой... Куда в палату в таком виде? Грязный, мокрый, сам в крови...
Под её взглядом Эдвард опустил глаза вниз, смутился, теряясь, и начал сгребать липкий снег с плечей и с груди. А он на месте раны уже успел побуреть неопрятным пятном, падал на чистый больничный пол уродливыми комками. И браслет наручников на правом запястье громко лязгал при каждом движении, напоминая о том, что свобода эта для Эдварда может закончиться в любую минуту очередным арестом, окончательным на этот раз.
– Пустите меня к ней... пожалуйста... – попросил вдруг он, делая всего один шаг. – Хоть на минуту... увидеть... спящую... я не буду будить... мне всего лишь увидеть...
Просил, не сводя глаз с дежурной медсестры, не мог вспомнить ни имени её, ни лица. Но при таком большом штате клиники это и не удивительно.
– Пустите, прошу... Она – моя девушка... Мы любим, понимаете... Мы три месяца не виделись... и ещё восемь дней...
Он говорил, медленно подбирая слова, усталость и слабость побеждали его всё же. Не хотелось упасть сейчас, не дойдя до цели совсем немного, но ноги дрожали, подламываясь в коленях, дыхание с хрипом вырывалось из пересохшего горла, обжигало рот и губы.
– Она тебя не вспомнит... у неё память фрагментами... последние месяцы до травы не помнит почти целиком. Мать родную узнала с трудом, а ты... после того, что ты с ней сделал...
Последние слова заставили Эдварда всем телом дёрнуться, как от удара в лицо. Он качнулся назад, вскидывая голову, еле-еле на слабых ногах удержался. И тут вспомнил про сшиватель в левой руке, вскинул вверх к самому лицу женщины, выдохнул хрипло, с угрозой:
– Пошла в сторону!
Телефон за стойкой зазвонил с музыкальным переливом, и Эдвард осёкся, больше не сказал ничего, шагнул мимо изумлённой медсестры к лестнице и почти тут же забыл о ней напрочь. Как там она выглядит, и как её могут звать – не важно!
Ему осталось всего лишь по этим вот ступенькам вверх подняться – это последнее препятствие между ним и его девушкой. И он на коленях будет ползти, но доберётся.