А может, ничего? Не на всю же жизнь оставаться здесь придётся. И все эти угрозы при свете дня и на людях кажутся такими несерьёзными. Что он сделает? Убьёт? Нет, побоится!
Убийство – это шум, это расследование, опять скандал во всех новостях. Здесь, в тюрьме, на это никто не решится.
А так сказал бы правду, что это сам начальник охраны, и кто бы поверил? Никто! Вот тут бы точно был скандал. Тут тебе и превышение полномочий, и самосуд, и прочие радости.
Уж лучше промолчать пока, а там скоро и Дик поможет, вытащит отсюда. Не век же тут киснуть!
Ища оправдание собственной слабости, Эдвард понемногу успокоился и уснул под действием препаратов. Он не знал ещё, что совсем скоро раскается и пожалеет о своём молчании.
________________
Выздоравливал он действительно быстро. Ещё через три дня его перевели в общую палату. Правда, и она тоже оказалась пустой, все шесть коек были свободными – любую выбирай.
Эдвард и выбрал себе ту, что стояла у окна. Вид из неё, правда, был не очень: высокая глухая стена с колючей проволокой по верху, ржавой и совсем уже старой, и наблюдательная вышка, на которой, судя по всему, давно не бывало охраны ни ночью, ни днём. Живую охрану по всему периметру тюрьмы заменили сенсорные датчики и камеры наблюдения.
В полном одиночестве Эдвард прожил всего один день, потом к нему подселили ещё одного пациента. Им оказался худощавый, невысокого роста мужчина заметно постарше Эдварда. Он назвался Роем Смитли и показался неплохим парнем. Хотя, если подумать, и он был среди тех, кто сидел здесь за дело, а ещё он тоже пялился тогда на Эдварда в столовой во время его первого ужина в тюрьме Кледерс.
– А Эд это как? – добродушно улыбаясь, спросил новый знакомый, первый в этих стенах. – Эдуард? Эдгар? Эдмунд? Эдвин...
– Эдвард.
– Хм. Тоже неплохо. Хотя у нас тут чаще всего клички в ходу. Имена как-то не так... Меня, вот, чаще Попрыгунчиком зовут, чем по имени.
– Попрыгунчиком? – Эдвард непонимающе повёл подбородком, улыбнулся невольно. – Почему?
Смитли не ответил, просто задрал штанину свободно болтающейся на нём пижамы: от колена и ниже шёл нейронный биопротез. Один из лучших, из дорогих. Это Эдвард на первый же взгляд определил. Такой не всякому по карману. С искусственными мышечными волокнами, с синтетическими нервными окончаниями, приживлёнными к окончаниям ампутированных. Такой протез даже боль способен чувствовать и ныть от усталости.
– И где тебя так?
– А-а, - Рой громко хмыкнул, рукой отмахнулся. Помолчал довольно долго, казалось, не ответит, но он продолжил: – Это до тюрьмы ещё... Десять лет уж как... Я тогда первый курс медицинского оканчивал, вот мы и рванули на каникулах по миру путешествовать. По Широкой спускались, когда вся наша байда перевернулась... А там камни, мусор, пакость всякая – еле выбрались. Кто руку себе сломал, кто ушибами отделался. А мне вот... – Смитли, расправив штанину, снова растянулся на своей кровати поверх одеяла. – Колено раздробило.
Эдвард с пониманием головой покивал: не повезло парню, в девятнадцать лет – и такая беда. Вгляделся повнимательнее этому Смитли в лицо, невольно удивляясь про себя. Ему ведь лет тридцать должно быть, не старше, а тянет он на больший возраст. Это что же, тюрьма настолько людей меняет и старит?
– А потом ещё интереснее стало... – продолжал рассказывать Рой, увлёкшись собственным прошлым.
Его самого в тюрьме мало кто слушал, да и приятелей он тоже не имел, а тут такая возможность поболтать выдалась. И никто не ругает, говори, сколько влезет. Ни врача, ни медбратьев – тишина весь день.
– Места – глушь несусветная. Связи никакой, даже через спутник. Хорошо, ребята не бросили, на себе, считай, тащили сколько. Восемнадцать дней мы через джунгли эти проклятые пробирались. У меня уж и нога чернеть начала... Все таблетки за эти дни сожрал, орал уже в голос... А-а, – Рой снова рукой махнул. – Оттяпали в ближайшем же госпитале... А протез-то мне уже потом турфирма по страховке оплатила. А что? Они проводником нас не обеспечили, связь тоже никаковская... А-а, считай, вся жизнь моя после этого в задницу пошла.