Глава 8
ГЛАВА 8
В жизни каждого человека есть привычные ему мелочи и удобства, важность которых начинаешь замечать лишь тогда, когда их нет. Например, такая приятная вещь, как душ. Дважды, а то и трижды в день, и обязательно утром и вечером. Что может быть проще? Проще и естественнее?
Но в тюрьме даже на это действовало особое ограничение. Во все камеры подавалась лишь холодная опреснённая вода, ей приходилось умываться и бриться. И странное дело: к этому привыкаешь довольно быстро.
Горячую воду включали лишь дважды в неделю: во вторник и в субботу. И даже тогда она не полагалась для камер, её пускали лишь в душевые. В эти-то дни и отправляли всех заключённых на мытьё.
Но дни помывок для знающего круга людей были не праздником, скорее наоборот. Всё потому, что душевая оставалась одним из тех немногих мест в тюрьме, где камер наблюдения установили всего одну, да и то, не в самом душе, а в раздевалке.
Поэтому все самые серьёзные разборки устраивали именно тут, и до появления охраны успевали и наказать, и проучить, кого следовало.
Ничего этого Эдвард не знал, даже не заподозрил, когда на все душевые кабинки остался он один и ещё двое в соседних – справа и слева.
Струи тёплой воды окатывали тело сверху вниз, приятно было стоять под ними, закрыв глаза и наслаждаясь их теплом и упругим прикосновением к коже. Никто никуда не торопил, и самому уходить тоже не хотелось. Грешно добровольно лишать себя такого блаженства. Хоть какая-то радость в жизни.
Но пора! Пора! Хватит! Иначе останешься совсем один, и тогда не миновать дубинки за нерасторопность.
Решительным движением он крутанул вентиль до упора – «Какая древняя тут сантехника!» – по скользкому кафелю направился в раздевалку. Сдёргивая полотенце, предусмотрительно оставленное на крючке, краем глаза заметил, как один из заключённых, тот, что мылся в правой кабинке, как-то суетливо дёрнулся следом, даже руку выбросил таким движением, будто перехватить хотел. Чего это он? Чего ему надо?
На ходу обернув полотенце вокруг бёдер, Эдвард прямиком направился к своему крайнему в ряду шкафчику.
Раздевалка не была такой пустой, как душевая, на скамейках вдоль стены сидели уже одетые заключённые, сидели в расслабленно-ленивых позах так, точно ждали кого-то. Может, тех двоих, оставшихся?
Сердце ёкнуло предательски, когда среди всех Эдвард узнал Стью, его поблескивающий испариной лоб, широкую открытую грудь без майки.
Спокойнее, только не дёргаться! Главное, не подавать вида и не бояться. Возможно, он такой же любитель горячего душа или просто ждёт кого-то из своих дружков.
Дёргая заклинившую дверцу шкафчика, Эдвард невольно опустил глаза на свою руку: пальцы тряслись мелкой нервной дрожью.
Чёрт! Это плохо! Такого раньше никогда не бывало. Врачу негоже нервничать до дрожи в пальцах. Пусть даже этот врач всего лишь оператор машины-хирурга, но несложные операции случалось делать и самому.
– Я говорил сегодня Кукси, будь ты хоть трижды Кукси-молоток, но надо и порядки уважать... – говорил один из заключённых, возбуждённо дёргая подбородком, будто бодая невидимого противника крепким покатым лбом. Все слушали его с ленивым вниманием, не перебивая и не уточняя. Эдварда никто не замечал до тех пор, пока с лязгом не грохнула распахнувшаяся дверца шкафа.
– Долго намываешься, приятель! – громко в повисшей тишине сказал вдруг Стью. Эдвард в эту минуту убирал в коробочку крем-депилятор и лосьон, не понял, что обращаются к нему, и тогда Стью добавил, повышая голос: – Эй, ты, малыш-красавчик, я к тебе обращаюсь!
Внутренне борясь с желанием сорваться и бежать прямо так, как есть, Эдвард медленно повернулся.
– Как водичка, красотуля? – спросил один из уголовников, широко ухмыляясь.
– Спасибо, хорошая, – ответил Эдвард, бросив в сторону говорившего короткий взгляд и снова переводя глаза на Стью. – Я понимаю... Я, наверное, не должен был отказываться... Это ваше предложение, оно... оно, наверняка, покажется заманчивым любому обитателю... И я, конечно, сожалею, что так уж вышло...
Слушая самого себя, этот жалкий слабый лепет, Эдвард ненавидел себя в эту минуту, но язык не слушался, хоть и шевелился с трудом, будто наполовину отнялся от страха.