– Я ничего не сделал! За что – меня... Они же сами начали, а я ничего... Господин сержант... Как можно так?
Сержант из спецохраны зашвырнул Эдварда в открывшуюся дверь одним броском, проверяя кодовый замок, распорядился: – Шмотки его принесите. Простынет так до утра...
Перевязывая потуже сползающее полотенце, Эдвард медленно огляделся.
Комнатка, в которой его заперли, и вправду напоминала собой пенал: в ней можно было только стоять или сидеть, подтянув колени к груди. Бетонированные стены, пол из бетона и потолок. Свет попадал через крошечный оптический глазок, да и то рассеивался наполовину.
Возбуждение от всего пережитого улеглось почти мгновенно, и сразу же почувствовались и боль от всех побоев, и холод.
Осторожно вытирая пальцами кровь с разбитых губ, Эдвард опустился на корточки, обхватил себя руками за голые плечи и... расплакался. Беззвучно, беспомощно, всхлипывая и давясь воздухом.
Проклятые уроды и извращенцы. Ведь сказал же им... сразу сказал, что не из таких... Что они не смеют...
Закрыв глаза и дрожа не только от холода, он вспоминал и заново переживал всё, что случилось: всё, что сказал и сделал сам, всё, что делали с ним другие.
...Громкий треск «молнии» на комбинезоне, масляно поблескивающие чёрные глазки Санчеса, звон хлёстких пощёчин, когда уворачивался и пытался сопротивляться.
– Уроды... Чёртовы уроды! – прошептал, размазывая слёзы по щекам.
Всё тело и нижняя челюсть особенно дрожали крупной дрожью. Босиком и без всякой одежды ему тут до утра не дожить. Хотя... Может, оно и к лучшему, и умереть было бы проще? После всего...
Сырые волосы ледяными сосульками падали на лицо, пальцы ног закоченели до онемения. Это всё. Да и скорей бы уж.
А Дик приедет на следующей неделе, и что ему скажут? Что помер от переохлаждения? А мама как же? Она-то как будет? И Кристина в больнице... Да и не виноват же сам ни в чём! Эти гады сами... они первыми приставать начали. За что его тогда сюда, в этот «холодильник»? За то, что сопротивляться посмел? Это Артурс всё, он и разбираться не стал в ситуации, только увидел – и сразу сюда!
Нет! Ну, уж нет!
«Меня не найдут здесь в одном полотенце! Я не хочу здесь сдохнуть! Идите вы все к чёрту, а я жить хочу! Я буду жить! Я ещё узнаю всю правду!»
Эдвард на ноги вскочил, забарабанил в стальную дверь кулаками, закричал что было мочи:
– Эй, откройте! Откройте же, что ли! Одежду! Отдайте мою одежду! Эй, я же околею тут!..
Тяжёлая дверь распахнулась почти сразу же, и мощный удар – тычок в открытый живот – буквально вмазал Эдварда в противоположную стенку.
Скомканная одежда полетела ему в лицо, но Эдвард умудрился поймать её обеими руками ещё в полёте. Ботинки, каждый по очереди, влетели с грохотом следом за одеждой, и только после всего этого коридорный смотритель из ночной смены предупредил:
– И тихо тут, понял! Чтоб ни звука!
Эдвард кивком дрожащего подбородка дал понять: да, конечно, слушаюсь – и дверь снова захлопнулась и теперь уже до утра.
_______________________
За эту ночь Эдвард намёрзся и исстрадался и душой, и телом. Поспать в таких условиях тоже не получилось, удалось лишь подремать совсем чуть-чуть.
Выпустили его рано, ещё до пересменки ночной охраны, но не отправили досыпать в родную камеру, на койку, под одеяло, нет, ему поручили помыть в коридоре.
Эдвард больше не решался спорить, хоть и знал, что влажная уборка – это обязанность коридорного перед сдачей смены. Доказать ничего не докажешь, побьют только зря, как в прошлый раз. Чем скорее всё сделаешь, тем быстрее отвяжутся, это точно.
А заключённые по камерам ещё досыпали, последний час перед побудкой – самое сладкое время. Храп, бормотанье, вздохи, простуженное сопенье доносились с обеих сторон.
Эдвард мыл, ни на что не отвлекаясь, он торопился успеть хоть немного полежать до завтрака. По сторонам не смотрел, не любопытничал.
– Эй, сладенький, – позвал его кто-то свистящим шёпотом.
Эдвард обернулся на голос: заключённый в одних трусах и майке стоял, вжимаясь всем телом в прутья решётчатой преграды. Этот тип тоже был вчера в раздевалке душа, склабился всем своим остреньким противным личиком, Эдвард сразу узнал его, да, и звали этого хмыря то ли Стоун, то ли Стэн.