Тут уж всем досталось, кто на глаза попался, и правым, и виноватым.
До Эдварда добрались в последнюю очередь. Он тихо лежал, скорчившись на полу, прижимая к груди разбитую левую руку.
– Поднимите... этого! – растягивая слова и брезгливо морщась, приказал капитан.
Узнав Эдварда, бровями повёл с нескрываемым изумлением.
– Что за дела, заключённый Стентон?! Почему, если что-то где-то происходит, там всегда оказываешься ты? Ты – любитель создавать всем проблемы? Или ты сам – проблема?
Он открыто издевался, но Эдвард, глядя на него всего одним – да и то припухшим – глазом, не мог сказать ничего в своё оправдание. Но и сам капитан не вызывал в нём того дикого ужаса, как было тогда, после встречи в камере. В ту ночь Артурс вёл себя так, будто убить был готов, не откладывая месть на потом. Сейчас же он просто издевался, и больше ничего.
– У меня не было проблем до знакомства с вами, капитан... с вами и вашими родственниками, – ответил, всё также глядя на Артурса сквозь спутанные волосы, падающие на глаза.
Капитан правую руку вскинул в широком замахе – и тяжёлая смачная оплеуха снова отбросила Эдварда к стене. Он упал на пол, будто всех костей лишился, рассмеялся оттуда глухим надтреснутым смехом. Сам подняться больше и не пытался. Смеялся и кашлял одновременно.
– В карцер его! – приказал Артурс, отворачиваясь. – Со спецобслуживанием!
Эдвард не мог знать, что это значит, но слова Смитли вспомнил сразу, когда на руках его защёлкнули браслеты наручников. С наручниками – в карцер!
После того «пенала», в котором уже довелось побывать, карцер не казался таким уж страшным местом. Тот же камень и холод, такой же бетонный пол и голые стены, крошечная лампочка над дверью в зарешёченном плафоне. Здесь было даже просторнее, чем в «пенале», здесь хотя бы можно было лечь на пол.
После всех побоев тело болело разом: ныли рёбра и разбитые до крови губы, саднила ссаженная скула, но всё это было ерундой в сравнении со сломанной рукой. Левая кисть уже успела сильно распухнуть, но место перелома всё равно прощупывалось.
Кусая губы, беззвучно плача от боли и от отчаяния, Эдвард, как мог, выровнял кости. Сломаны были пястные кости мизинца и безымянного пальца, но рука болела так, что ни двинуть и остальными.
Как больно, Боже, как больно!
Её бы надо перебинтовать сейчас, хоть чем-нибудь, да потуже, чтоб отломки не сместились снова. Браслеты наручников громко лязгали при каждом движении, и от этого звука самого себя становилось жаль ещё больше.
Ни за что! Вся эта боль, все эти унижения – ни за что! Что может быть хуже – страдать за то, чего не совершал? Боже! И когда всё это кончится? Весь этот кошмар, весь этот ужас. Сколько ещё терпеть? Каждый день почти одно и тоже – побои, унижения, и ещё все эти извращённые придурки с тягой к насилию.
Эдвард сидел на полу, спиной привалившись к противоположной от входа стене. Когда дверь с шумом открылась и кто-то вошёл, остановившись в шаге от порога, он даже головы не поднял. Он и так понял, кто это.
Опять бить пришёл. С этой своей дурацкой дубинкой. Он с ней, как с любимой игрушкой, не расстаётся. Да, для него избить того, кто слабее, кто сдачи дать не сможет – это всего лишь игра, забава.
Ну, и что же он медлит тогда? Чего тянет? Ждёт, что его умолять начнут, просить о прощении? Такие вещи не прощают.
– Ну, капитан, что дальше? Так и будем стоять? – первым спросил, потеряв терпение. Голову вскинул, вызывающе выставляя подбородок с багровым пятном свежего синяка. – Я ничего не сделал... Эти уроды привязались первые.
– Конечно же, приятель. Ты ничего не сделал. Совсем-совсем ничего. – Капитан Артурс выступил вперёд, двигаясь почти бесшумно по бетонированному полу, только кожа ботинок при каждом шаге поскрипывала.
Эдвард невольно голову в плечи втянул, он ждал удара, аж глаза прикрыл. Сказал всё же чуть слышно, но упрямо:
– Я не убивал её... Это ошибка. Мой адвокат...
– Твой смазливый адвокатик-дружок, он уже две недели здесь не появляется. Скоро он вообще сюда дорогу забудет. Ты останешься один, хотя ты и так здесь один. Местные ребятки уже сделали тебя своей шлюхой?
– Что вам нужно, капитан? – выкрикнул Эдвард, яростно сверкнув глазами.
Артурс стоял спиной к лампочке, и лицо его было не разглядеть. Это злило Эдварда ещё больше. Он боялся этого человека, боялся новых побоев, новой боли. И ещё он не знал, зачем тот сюда пришёл. Чего ему надо? Просто поглядеть, позлорадствовать? Или ещё добавить? Почесать кулаки, как говорится? А потом списать все эти побои на ребят Стью.