Эдвард смотрел на сокамерника немигающим взглядом. Тот после своей папироски, скрученной из туалетной бумаги и набитой какой-то непонятной дрянью, разговорился не в меру. За несколько минут наболтал больше, чем за всю последнюю неделю. Такое от него Эдвард услышал, что впору было откровением назвать. Он знал, конечно, что жизнь его тяжёлая, постоянно это на себе чувствовал, но не думал, – даже не предполагал! – что ходит по самой кромочке.
«Артурс, подлец, он не убьёт тебя сам, собственноручно, он сделает это чужими руками. И сейчас, когда со следующим катером можешь уехать и ты, он усилия удвоит. Или утроит! Он не отпустит тебя! Он с самого начала предупреждал!»
Жуткий страх липкой волной прокатился через всё тело. Эдвард давно уже жил в постоянном страхе, но сейчас это был не просто страх – скорее, ужас. Животный ужас! Хотелось в самый дальний, в самый тёмный угол забиться и сидеть безвылазно все оставшиеся дни до приезда Дика.
Эдвард невольно в угол в изголовье своей койки вжался, подтянув колени к груди, в одеяло до самого подбородка закутался. Весь мир за клеткой грозил смертью. И охрана, и другие заключённые, и Артурс – все они. И ещё кто-то незнакомый, кто-то, кто устроил всё так, чтоб он оказался в этой тюрьме по этому нелепому обвинению.
Эдвард нутром чувствовал, что дело его куда сложнее, с самого начала чувствовал. И не ошибся! Если всё, что рассказал Дик, правда, то значит, надо искать того, кому это было выгодно. Того, кому нужно было упечь невиновного на этот чёртов остров. И никакая это не судебная ошибка, как казалось поначалу.
– Ты чего такой напуганный? – Чак сладко скалился крепкими крупными зубами, опасно так скалился, но сам, видно, думал, что улыбается по-дружески. Поднялся, приподнял крышку унитаза, забросив измочаленный окурок, спустил с грохотом воду. – Хочешь, я тебя успокою? – Потянул за край одеяла. – Я и так тебя не трогал, долго не трогал, ждал, пока обвыкнемся. А ты сам, первый, предлагать не бросаешься... Адвокатику своему изменять не хочешь, да? Он, говорят, у тебя хорошенький мальчик, и дорогой к тому же. Сладенький весь такой... Покажешь, чему он тебя научил? Какие там игрушки сейчас в ходу на «свободе»? Как молодёжь развлекается?
Чак, подныривая под верхнюю койку, коленом опёрся о матрас, полез вперёд.
– Иди ко мне, малыш... Я буду с тобой ласковым...
– Я не сплю с мужиками! – крикнул Эдвард с такой силой, что в горле заболело. – Пошёл к чёрту!
Он громко кричал, ещё надеясь, что дежурный по коридору услышит и отреагирует на этот крик. Ведь отвечает же охрана в свою смену за тишину и безопасность заключённых. Но...
Он схватился за одеяло обеими руками, спиной вжимаясь в скомканную подушку. Недавний страх вернулся снова, страх и отчаяние одновременно.
Чак, накурившийся «ледяной крошки», потерявший былую ловкость, двигался немного заторможенно. Только поэтому, наверное, всё не мог никак справиться с Эдвардом.
– Ты же не хочешь, чтоб я тебя искалечил... Чево дёргаешься тогда? Можно подумать, я у тебя буду первый...
Он сумел поймать Эдварда за лодыжку, подтягивая к себе, потерял равновесие, упал лицом вперёд, навалился всем весом своего тела.
Эдвард намертво вцепился в перекладину, соединяющую вертикальные стойки двухъярусной кровати. Сразу решил для себя: «Отбиваться буду до последнего! Пусть лучше убивает, чем жить ещё и после этого...»
Чак пытался приподняться на руках, подтягиваясь всё выше, но Эдвард каждый раз сбивал его ударом ноги под локоть.
– Отвали ты от меня, дурак! Я не хочу, понял!.. Не хочу! Я не сплю с мужиками!..
Чак пытался зажать ему рот ладонью, заставить замолчать: в тюрьме такие отношения официально запрещались и, по сути, должны были строго наказываться.