– Тихо ты... тихо... Обоим ведь достанется...
Эдварду удалось оттолкнуть накурившегося сокамерника ударом ноги в грудь. И удар получился таким неожиданно сильным, что Чак отлетел к самой дверной решётке. Там он и затих, медленно съехав на пол. Забубнил с обидой:
– Ты чего это... ты чего, пацан... С другими можно, да? А меня, соседа своего... меня так сразу...
– Нет у меня ничего с другими! – перебил его Эдвард, снова укрываясь одеялом. – Нет и не было, понял! Мне женщины нравятся! Женщины! У меня традиционная ориентация! Я даже не бисексуал...
– Дурак ты... – подытожил Чак, растерев лицо вялой ладонью, но сам даже на ноги не пытался встать, ворочался на полу, хватаясь за прутья решётки.
С «крошкой» всегда так: сначала тянет на приключения, а потом – в сон. И больше ничего уже не хочется. Хоть чем приманивай.
Чак так и заснул, растянувшись на бетонном полу, расхрапелся на всю камеру. А Эдвард до утра просидел в своём углу, глаз не сомкнув. Думал, слушал храп и иногда вздрагивал от накатывающего страха. Одно понимал: нужно что-то срочно делать с таким соседом по камере.
__________________
Эдвард сам подошёл к Смитли, сразу же, как только подающий барабан снова застопорился.
– Мне нужна заточка. И лучше ещё сегодня, – заявил сходу, без намёков и предисловия.
Смитли, тыльной стороной ладони, затянутой в чумазую перчатку, отёр испарину со лба, хитро прищурился, окинув Эдварда взглядом.
– Деньги достал? Или так... отработаешь?
– Ты сколько в прошлый раз запрашивал? – ответил встречным вопросом Эдвард. Глядя на Попрыгунчика прямым серьёзным взглядом, он без спешки стянул с рук резиновые перчатки. – Двести пятьдесят?
– Всё равно сначала платишь, потом получаешь. А я точно знаю, налички у тебя нет. Нет и не было... – Смитли ухмыльнулся, крупными передними зубами прикусывая губы.
Смотрел на Эдварда испытывающим, чуть насмешливым взглядом. Знал, какая будет плата, и эта плата его вполне устраивала. Стать дружком для Малыша Эдди – новость так новость. Даже Чак, как говорят, до сих пор его ещё почему-то не тронул. Приручает, может, медленно, скуки ради... играется, как с игрушкой.
– Сегодня не получится. Не раньше субботы... – Небрежным движением властного собственника Смитли вдруг провёл по щеке Эдварда – так близко они друг к другу стояли. Всего подушечками грязных пальцев коснулся – и тот отшатнулся, как от удара.
Но стерпел, сдержался, стискивая зубы, лишь чуть-чуть подбородок задрожал, и губы в линию сжались. Спросил, продолжая смотреть Смитли в глаза, в его разгоревшиеся зрачки:
– При чём тут суббота вообще? Мне сегодня надо... сейчас, понимаешь... Не в субботу...
– Душ в субботу. Там нам никто не помешает. В самой дальней кабинке будешь ждать, понял... Ты же не дёрнешь опять самым первым, да? Меня дождёшься...
– У меня есть деньги! – Эдвард всего несколькими словами лишил Смитли его нечаянной надежды. Вытащил сложенные, свёрнутые купюры из-под фартука, расстегнув молнию комбинезона на груди.
Попрыгунчик не сразу взял деньги с протянутой ладони, отвернувшись от всех, долго пересчитывал их почти незаметным движением рук, снова повернулся к Эдварду и сообщил с нескрываемым злорадством:
– Здесь всего двести тридцать. Только на отмычку и хватит...
– У меня нет больше.
– У тебя и этих не было. Но ведь нашёл. И ещё найдёшь...
– Всего двадцатник! Это же ерунда, если честно! – Не выдержал Эдвард.
Он за одно блюдо в ресторане, бывало, платил больше. А за приличную рубашку в «супере» так и в два-три раза больше.
– Не один, а два. Двести пятьдесят – цена старая, сегодня – семьдесят. Нету больше – обойдёшься отмычкой... Или жди меня в субботу, остальной должок отдавать так и так придётся.
– Не нужна мне твоя отмычка! – чуть не со слезами в голосе выкрикнул Эдвард, глядя, как Смитли с невозмутимым видом прячет его деньги.
Запоздало следом бросился – забрать, вернуть своё! – и на взгляды других заключённых наткнулся. Все они и даже охрана глазели в из сторону в непривычной тишине зала. В этой тишине каждый звук, каждый шорох эхом по всем стенам отдавался, не то, что голос.