– Мама? – Удивлённо моргнул Эдвард, отставляя тарелку решительным движением. – А она тут при чём? Она не знает ничего, она...
– Знает! Люди с телевидения были у неё и после суда, и сейчас, когда ты пропал. Ты же знаменитость. Ты – Имитатор! Так тебя называют в новостях. И будут ловить, когда узнают.
Эдвард молчал на эти слова ещё дольше. Есть расхотелось окончательно. Он отложил вилку на край тарелочки с крупно нарезанными помидорами и сладким перцем. Хватит! Ему, и правда, пора подумать, что делать дальше. Каждый свой следующий шаг просчитать. Чтоб выжить, чтоб не попасть копам в руки, чтоб не вернуться снова Артурсу в лапы. И доказать свою невиновность! Это главное!
Вот только с чего начинать?
А начинать надо с того, кто подстроил это покушение. С того, кто хотел этого суда. И кто это может быть в таком случае? Кто-то влиятельный и богатый. Точно!
– Ладно! – Эдвард поднялся из-за стола, глядя на хозяйку сверху. – Спасибо вам. Мне нужно идти. Вагончики кольцевой дороги далеко отсюда? В какой стороне? Мне не надо объяснять, я сам найду, просто скажите, в какую сторону от вашего дома идти.
В этой части пригорода он не бывал ни разу в жизни, но сориентировался довольно легко, направляясь по гравийному скату от коттеджного посёлка в мир, полный людей. И как его примут там? На этот вопрос он не знал ответа.
Глава 20
ГЛАВА 20
Водопроницаемая плитка пешеходной дорожки упруго пружинила под тяжёлыми ботинками с толстой подошвой. Эти ботинки – единственное, что осталось из тюремной одежды.
Звукоизолирующие почти прозрачные стенки глушили звуки города: шум моторов, звук сирен, людские голоса.
Такие дорожки проложены в Паркис-Сити не везде, лишь вдоль дорог с самым оживлённым движением. Всё в заботе о гражданах, как любит говорить в интервью мэр города.
Столько всего происходило вокруг, и как трудно было не вздрагивать всякий раз в ответ и не шарахаться, когда навстречу или из-за спины проходил кто-нибудь очень близко, едва не задевая плечи.
Эдвард отвык за месяцы на Кледерс от такого количества людей, мало того, теперь он их побаивался, избегал прямого взгляда в лица или в глаза. Такой взгляд для тюрьмы – это вызов, и ответить на него могли ударом в лицо или пощёчиной.
Как же трудно будет возвращаться к привычной жизни! От тюремных привычек, как от тюремной одежды, так легко не избавиться.
Гораздо быстрее и проще было бы добраться до своего жилого сектора по скоростной магистрали магнитного поезда, пересекающей Паркис-Сити двумя маршрутами: прямой сквозной линией и кольцевой, проходящей замыкающейся спиралью от центра к окраинам. Проехать до ближайшей остановки и выйти в нужном квартале через каких-то двадцать минут. Но в таком поезде за проезд брали плату, пусть и небольшую, но считывали личные данные с каждого пассажира на входе через распознавание сетчатки. Нет, Эдвард не хотел «светиться» так глупо, он долго трясся и зяб в открытом вагоне бесплатного кольцевого электропоезда.
Неудобные твёрдые лавки, минимум пассажиров, долгое петляние из квартала в квартал, и вот он – родной, хорошо знакомый жилмассив, исхоженный вдоль и поперёк, встретил Эдварда уже в свете осенних сумерек, разбавленных свечением уличных фонарей.
Пока шёл от остановки, чуть подволакивая простреленную ногу, по сторонам старался не глядеть. Зато не удержался, остановился при виде огромного новостного экрана на стене здания торгового представительства соседней провинции Грантика.
Блок рекламных новинок промельтешил, раздражая глаза, отвыкшие от ярких картинок. Полуголые девушки на пляже среди солнца и пальм, яхты на океанских волнах и красивые улыбающиеся лица, скоростные дорогие машины и чужая жизнь, беспечная, беззаботная жизнь вечной молодости и вечного лета. А после всего мелькнула знакомая чуть сплюснутая с боков баночка с сиреневой этикеткой. Это была реклама «Витра-М», того самого стимулятора омоложения, против которого Эдвард голосовал в своё время.
Подумать только, как же давно это было! В прошлой жизни, которую ему никогда уже не вернуть.
Почему же экспертная комиссия пропустила этот препарат? Как такое было возможно вообще? Чем они думали? Тот же Дерек Литтел и Лисса Ангуин, они-то намерены были идти до конца, до полного запрета. Как они допустили такую уступчивость со своей стороны?