Ненавязчивая музыка звучала из соседней затемнённой кабинки, там уединилась группа молодёжи, не имеющая, по всей видимости, достаточно средств для отдыха в ночном клубе.
Возвращаться в свою квартиру не хотелось, и даже присутствие людей не так напрягало, как поначалу. Сытая сонливость и тёплые вкусные запахи готовящейся еды рождали беспечность и непреодолимую лень, с которой не хотелось бороться.
Подпирая голову рукой, он без всякого интереса смотрел на экран. Состояние сонной апатии не пропало даже тогда, когда новостной Глобал-канал «Вернёмся назад» начал рассказывать что-то о клинике «Медикал Корпорейшн». Эдвард и коридоры-то Восточного крыла не сразу узнал, так сказать, родные стены одного из корпусов своей больницы. Там лежали самые «тяжёлые» пациенты, те, кто с черепно-мозговыми травмами, там он и сам бывал, пожалуй, раза два за все годы своей службы в клинике.
Приглушённый голос рассказывал что-то, но звук было не различить, да и не хотелось травить себе душу, глядя, как стремительно камера «проезжает» по широким светлым коридорам. Но когда на экране появилось фото его Тины – улыбающейся, красивой, беспечной – он всем телом дёрнулся, как будто в сердце раскалённую иглу вонзил какой-то садист. Так дёрнулся, что чуть на пол локтем не столкнул высокий стакан с остатками коктейля.
Засуетился, снова выводя из «спячки» экран меню с запросом перевести новости с TV на маленький экран в своей кабинке. Провозился с непривычки долго, настраивая звук и чёткость картинки, а в это время какой-то врач-эксперт, незнакомый, строгий лицом и уже немолодой, отвечал на вопросы ведущего канала. В уголке экрана продолжало светиться трёхмерное фото Кристины Вэлли, а потом, как по чьей-то команде, Эдвард с холодом, заполнившим живот, увидел фото самого себя.
Ох, каким наивным, молодым дурачком он был на этом снимке, улыбался в кадр и смотрел смело открытым взглядом. Когда его сфотали такого? Когда успели?
А, дак это же фотка с его досье после Медакадемии! Три года ей, должно быть, а может, даже меньше. Но Эдвард и сам себя на ней не сразу узнал, как будто смотрел на кого-то, смутно знакомого, а не на себя же. В состоянии немого шока не сразу прислушался к словам, льющимся с экрана:
– Чудовищное по своей циничности преступление... покушение с имитацией нападения известного всем Сокрушителя, потрясло законопослушных жителей Паркис-Сити... Судебный процесс и приговор явились отражением единодушного порыва граждан и зрителей, а изоляция Стентона в тюрьме Кледерс была равнозначным ответом на его страшное преступление. Так думали все, но...
Голос ведущего, молодой, чистый, проникновенный, замер с долгой паузой, нагнетая напряжение до тех пор, пока на экране не появилось третье фото с портретом Ричарда Торренса.
Полный портрет в рост. Тот же безукоризненный облик и неизменная улыбка успешного адвоката. Он не позировал, сбегая со ступенек перед зданием суда, даже смотрел немного в сторону, не в камеру, и всё равно улыбался. Им, таким красивым на этом фото, Эдвард невольно залюбовался, как совсем недавно любовался Тиной.
– Да, нажимая при голосовании кнопку «Виновен», все зрители не сомневались в очевидном, но нашёлся среди нас человек, поставивший под сомнение ту самую очевидную вещь. Этот человек – адвокат и, как известно всем зрителям того самого громкого процесса, школьный друг Имитатора Эдварда Стентона. Все вы помните его, если отслеживали ход вышеуказанной судебной процедуры. О да, человека такой откровенно яркой внешности и харизмы забыть трудно. И то обстоятельство, что он добился почти невозможного, а именно – пересмотра дела и повторного допроса осуждённого Стентона, говорит о нём, как о человеке, способном достигать поставленной цели.
Всё это так, но отправка Стентона на материк закончилась, как всем уже известно, неоднозначным случаем, который поначалу трактовался, как «несчастный». Гибель осуждённого в бушующих водах пролива, казалось бы, поставила точку в этом громком деле. И пора было бы успокоиться, но... Снова всё то же «но», господа!
Ведущий оставался за кадром, и в голосе его продолжали звучать доверительные нотки. Он зрителя своим приятелем считал, и перед тем, как сообщить свою главную новость, снова сделал долгую паузу.