Микаэла бросила камешек, который поднял небольшой фонтан брызг у ног Харрисона, и спросила:
– Это так важно? Неужели ты думаешь, что я хочу иметь рядом с собой человека, который будет меня содержать? Хочу, чтобы ты знал…
На лице Харрисона застыла жесткая маска.
– Мужчине приятно осознавать, что он может содержать женщину. Да, для меня это важно.
Микаэла покачала головой:
– На самом деле нет. Не для меня. Гораздо большее значение имеет искренность.
– Это больше, чем просто секс. Ты часть меня. Надеюсь, что однажды ты поймешь, что мы могли стать частью друг друга. Беда в том, что не хватило времени. Все завертелось слишком быстро с того самого момента, когда мы впервые занимались любовью. Я знал, что пути назад нет, что я уже не смогу жить без тебя, – произнес Харрисон, птичий щебет и шум ветра в еще не опавших листьях почти заглушали его тихий голос.
Микаэла тоже поняла тогда, что пути назад нет.
Харрисон нагнулся над пенящимся ручьем, в который опадали золотые листья, ополоснул волосы, протер лицо, руки и грудь. Ветер играл ее волосами, и они трепетали, подчиняясь его порывам, а Микаэла любовалась мужской красотой, движением мускулов под смуглой кожей. Человек, который привык тщательно готовиться к любому событию, стремительно бросился на ее поиски, забыв обо всем на свете, не думая о том, что после импровизированного родео он весь покрылся пылью загона и пропах едким потом лошади.
Харрисон вытер футболкой лицо и грудь. Взгляд его серых глаз остановился на Микаэле, низкий голос был прерывистым и пылким:
– Никогда так больше не делай. Я не перенесу, если с тобой что-нибудь случится.
Микаэла медленно подошла к нему и взяла влажную футболку. Намочив ее в чистой воде ручья, она протерла Харрисону спину, разглаживая тканью упругие мышцы. Харрисон стоял неподвижно, откровенно наслаждаясь ее прикосновениями, и она погладила его по голове, пропуская завитки волос сквозь свои пальцы.
– Ты дорог мне, – прошептала Микаэла, осознавая, что никогда полностью не отдавала себя никаким отношениям, кроме этих. – Но ты немного обидел меня.
На лице Харрисона появилось напряженное выражение, прошлое навязчиво напомнило о себе.
– Потому что это всегда будет стоять между нами, да? Мои родители и мое молчание?
– Дело только во мне, Харрисон, все остальное не имеет значения. Я слишком долго оберегала себя. Рурк говорит мне, что я выбираю мужчин, которых я могу контролировать. Он ошибается. Ты явно не из их числа. – Она вложила футболку ему в руки и прижалась щекой к его спине. – Ты бросил мне вызов. Это одновременно и возбуждает, и злит. А потом я ощутила в себе эти нежные чувства, на которые, как мне всегда казалось, была не способна. Никогда бы не поверила, что так сильно буду нуждаться в ком-либо. Честно говоря, это немного пугает.
Харрисон внезапно вдохнул. Словно слишком долго сдерживал дыхание.
– У меня почти нет опыта в таких отношениях. Я делаю ошибки.
– Ш-ш…
Раньше ей никогда не приходилось заботиться о мужчине, и она не представляла, какую огромную тихую радость доставляет это простое занятие. Сам по себе возник вопрос, не такие ли чувства испытывала Клеопатра, когда лечила раны Захарии и потом, когда его честь и гордость оказались под угрозой и он пребывал в мрачном настроении.
Микаэла стояла перед Харрисоном, вновь взяв футболку, чтобы промокнуть оставшиеся на лице капельки воды. Она нежно вытерла эти сурово сдвинувшиеся брови, широкие скулы и твердо сжатые губы. Он напряженно следил за ней, будто не в силах был сделать ни одного движения. Его сердце подпрыгивало при каждом ее прикосновении, когда пальцы, перебиравшие влажную материю, ненароком касались его кожи или стряхивали бусинки воды с завитков темных волос. Микаэла взглянула ему в глаза. Футболка упала на камни.
– Тебе нужно постричься, – прошептала Микаэла, разглаживая спутанные волны волос пальцами, наслаждаясь теплотой, которая проникала в самое сердце. – Но мне нравится и так.
– Однажды ты меня постригла. Тем летом надо мной смеялся весь город.
– Тогда ты все лето носил бейсболку, даже когда температура поднималась выше тридцати пяти градусов.
– Это был тот период, когда я изо всех сил старался изображать мачо. Я всячески пытался произвести на тебя впечатление, но ты была слишком увлечена Билли, или как его там звали.
– Не трогай меня, Харрисон. Дай я…
Микаэла прильнула к Харрисону, приложила щеку к его сердцу, слушая яростное мощное биение.
– Я все еще борюсь с собой, понимаешь? Я не уверена, что могу доверять своим оценкам. Мне пришлось так долго и так трудно бороться за саму себя, что впустить в мою жизнь кого-то еще – очень нелегко. Я только еще начинаю обретать уверенность и убежденность в том, что не потерпела неудачу, что все произошедшее случилось не со мной. Я строю здесь новую, чистую жизнь, пытаясь многое вернуть.
Харрисон тяжело дышал, тело его напряглось. Легкий озноб волной прошелся по коже, и все же Харрисон не шевелился.
– Я знаю. Все случилось так сразу, а ты была так уязвима.
– Как и ты. Никогда не забуду, как ты смотрел на гору и как мне хотелось, чтобы ты обнял меня… как мне хотелось обнять тебя.
Микаэла отступила назад, оглядывая вдруг раскрывшегося и ставшего незащищенным Харрисона. Она провела рукой по его щеке, и внезапно он схватил ее за запястье, прижал губы к ее ладони и прошептал:
– Только не оставляй меня, только не теперь. Я ничего не знаю о любви, не знаю, способен ли любить.
У него вырвалось еще одно откровенное признание, которое он так долго хранил в глубинах своего сердца. Микаэла положила вторую руку ему на голову, поглаживая волосы. Радость от прикосновения пришла тихо и неожиданно, принося успокоение.
– Ты способен.
Харрисон задрожал и отвел взгляд в сторону, но Микаэла заставила его повернуться к ней лицом. Она дотянулась губами до его губ и легко прикоснулась к ним, словно попробовав на вкус. Она наслаждалась, чувствуя его спокойное удовольствие и ощущая нахлынувшее на нее чувство нежности. Раньше ей не доводилось выступать в роли женщины, заботящейся о своем мужчине, и эта новая роль доставляла ей удовольствие. Сделав шаг назад, она собрала его одежду. Потом выстирала ее в ручье и повесила на ветках. Наконец она не спеша вернулась к одеялу.
Пятна осенних теней скользили по крупному мужчине на лугу – их взгляды пересеклись.
– Почему ты это сделала – выстирала мою одежду? – спросил Харрисон охрипшим голосом.
– Мне показалось это вполне естественным. Столько лет я жила, не испытывая естественных чувств, словно какая-то часть меня еще не раскрылась. Мне нравится быть естественной с тобой. Делать то, что чувствуешь правильным. Ты возражаешь? – спросила Микаэла и начала расстегивать свою блузку.
Харрисон пристально следил за руками Микаэлы, а его пальцы уже гладили ее грудь, проскользнув под бюстгальтер.
– Все естественное очень ценно, – сказал он нарочито официально.
Микаэла закрыла глаза, вбирая в себя это медленное совершенное прикосновение, позволяя ему закипать и накаляться.
– Люби меня, Харрисон, и больше никогда ничего от меня не утаивай.
– Итак, я прощен? Мне не нужно опасаться никаких маленьких войн, никакой расплаты за то, что я не рассказал тебе о Дуайте?
Харрисон прижался к Микаэле своей щекой, и ее запах наполнил его, согревая.
– Я бы этого не сказала, но пока ты в безопасности, – проговорила Микаэла.
Она улыбнулась, прижавшись губами к Харрисону, и он, крепко обняв ее, легко и бережно поднял ее на руки.
Микаэла полностью отдалась желанию, утоляя свой голод и страсть Харрисона. Весь мир сейчас был сконцентрирован в их объятиях и всепоглощающей нежности.
Глава 17
Из дневника Захарии Лэнгтри:
«Она знала, что, куда бы она ни отправилась, я последую за ней – ведь у нее мое сердце. Я сумею защитить ее и наших детей ото всех – не важно, какой ценой. И приходили времена, когда именно это я и делал, и она всегда доверяла мне».
Они любили друг друга на лугу. Теперь все происходило неспешно, абсолютно открыто и было настолько прекрасно, что казалось совершенством. Потом Харрисон и Микаэла отправились домой…