Дневник Клеопатры лежал, дожидаясь ее. Дрожащими руками Микаэла взяла его и начала читать.
Из дневника Клеопатры Лэнгтри:
«"Какой странный, необычный мужчина", – подумала я, когда занималась ранами этого человека. Он пристально наблюдал за мной, и глаза у него были цвета меда на солнце. Мне трудно было произнести его имя. Зовут его Захария Лэнгтри.
Позже, когда я оказалась в безвыходном положении из-за напавшего на меня мужчины, этот Захария пришел и принес пять фамильных золотых монет и отдал их за меня. Я должна выйти за него замуж, сказали мне, потому что у такой женщины, как я, должен быть хозяин, чтобы укротить ее.
И так мы поженились – мне грозила петля, и у меня не было выбора. Когда нас поженили, его губы коснулись моих. Это странное непривычное прикосновение имело вкус чего-то незнакомого мне, но оно согревало меня. И вот мы поженились. И я узнала его. Гораздо позже я узнала, какой сильный и отважный человек мой муж. Мы вели войну – мой будущий хозяин и я, и моя душа и мое сердце подсказывали мне, что он прав. И постепенно, шаг за шагом, мы открывали, что между нами было истинным. Остальное не имело значения. Он в моем сердце навсегда».
Харрисон отбросил расколотое полено, чтобы развести огонь в хижине. Микаэла поднималась верхом на лошади к нему в горы, из ноздрей Даймонды шел пар. Харрисон слегка улыбнулся и провел рукой по трехдневной щетине. Он ждал ее раньше, но ведь Микаэла непредсказуема. У его возлюбленной был вид охотника, ее глаза над толстым шерстяным шарфом, закрывавшим лицо, высматривали его.
Харрисон собрал дрова и пошел в старую хижину. Сейчас хижина была чистой и почти не обставленной, в ней пахло дровами, сложенными у печки. Большое окно, выходящее на каньон Каттер, было новым, его оказалось довольно непросто привезти в горы. Свадебный подарок Харрисона даст Микаэле возможность любоваться необыкновенным видом. Харрисон думал о ней, в этом утреннем тумане глядя на горы, которые так много для нее значили.
Эти три дня, на которые они расстались, были нелегкими, и Харрисон сражался со старыми ранами. Напрашивался один логический вывод. Если он хотел начать новую жизнь с Микаэлой, прошлое должно было умереть. Теперь, после долгих ночных схваток, он с этим примирился.
Харрисон снял пальто и повесил на крючок, потом сел и стал ждать. Когда приезжала Микаэла, можно было ожидать всего.
Ее шаги, зазвучавшие на старых ступеньках, показались Харрисону радостным маршем. Микаэла распахнула дверь и, оглядевшись, увидела его.
– Ты ошибся, мой дорогой, – решительно произнесла Микаэла, захлопнув за собой дверь.
– Как это? – спросил Харрисон, его сердце заколотилось при виде Микаэлы, он закипел и готов был сражаться.
Его любимая подошла к печи, сбросила варежки и обожгла его взглядом. Она грела руки у печи.
– Я часами наблюдала за играющими детьми. Маленькие четырехлетние дети. Я поняла, что, если дети много играют в течение дня, они, как правило, очень крепко спят ночью. Я тогда была ребенком и ничего не могла сделать. Теперь я это знаю, чувствую в душе.
Харрисон кивнул и уселся поудобнее, приготовившись насладиться бурей.
Микаэла сорвала с себя кроваво-красный шарф, и ее голубые глаза вдохнули тепло в его опустошенное сердце, которому так не хватало этой женщины.
– Кроме того, традиции для меня не так много значат. И наконец, я не могу управлять тобой и заставлять делать то, чего ты не хочешь.
– А вечеринка у меня в доме? – спросил Харрисон мягко, подталкивая Микаэлу, поскольку намеревался получить свой кусочек бури.
– Это была необходимость. Иногда тебя приходится втягивать в то, что для тебя лучше всего.
– Как, например, в отношения с тобой?
Микаэла с трудом сдержала улыбку. У нее был такой вид, словно она раскалялась, пытаясь осилить свои инстинкты; все ее чувства сейчас были открыты и совершенно искренни.
Она стояла перед Харрисоном, высокая, одетая в теплый темно-красный свитер и длинные, плотно облегающие джинсы.
– У меня замерзли ноги, и все из-за тебя.
Она села и начала стягивать ботинки, потом положила ногу на колено Харрисону и приказала:
– Разотри.
Он растер ей ноги, как она велела, потом бережно снял носки.
– Сложить или скатать?
– Разве это имеет значение? Скатать.
Она задержала дыхание, когда он поднял ее ногу, чтобы поцеловать ступню.
– Чего ты от меня хочешь?
– Искренности. Той, которая есть в тебе сейчас. – Харрисон нежно, но настойчиво привлек к себе Микаэлу и усадил на свои колени. – Ты должна понимать, что ты не неудачница. Иначе ты бы не смогла запустить телеканал.
– Я знаю. Я думала об этом и о том, как я всегда доверяла тебе, ощущала себя защищенной рядом с тобой. Сейчас я и себе доверяю. Во мне больше уверенности. Я знаю, что во мне есть настоящие женские чувства… их разбудил во мне ты. – Микаэла внимательно наблюдала за Харрисоном. – Нам нет никакого смысла жить раздельно. Ты мог бы переехать ко мне.
– Или ты могла бы переехать ко мне и вообще обвенчаться в церкви, но дело ведь не в этом, правда?
– Каковы твои условия? – спросила Микаэла, поглаживая его волосы и играя ими так, как ему нравилось.
– Меня бы вполне устроило такое скромное признание, как «Я тебя люблю».
– Сначала ты.
Микаэла опустила глаза, почувствовав, как его рука неторопливо, как свою собственность, сжимает ее грудь.
– Ты первая, – сказал Харрисон, целуя ее в шею и запуская руку под ее свитер.
Не спеша он стягивал с нее одежду, пока в руках не остался лишь тоненький кружевной бюстгальтер.
– Сначала ты, – прошептала Микаэла, когда Харрисон наклонился, чтобы поцеловать ее.
– Люблю, – прошептал он, прижавшись губами к ее изогнутому дугой телу, когда они лежали на старой металлической кровати, одежда в полном беспорядке валялась на полу.
– Иди ко мне… – отчаянно прошептала Микаэла и со вздохом приняла его в свое тело.
Это была не просто физическая близость, скорее, это была печь, в которой сгорало прошлое и рождалось новое, это была буря, которая смешивала несовместимое, превращая страсть и будущее в одно целое. Они встретились в глубине, закружились в вихре, ослепленные охватившей их страстью, которая завертела их в своем безудержном вихре…
Потом они лежали обессиленные, их сердца еще бешено колотились, разгоряченные тела дрожали. Микаэла слегка приподнялась, и Харрисон отвел шелковистые волосы с ее влажной щеки. Ее голубые глаза были сонными, в них отразилось тепло произошедшего.
– Я действительно люблю тебя, Харрисон.
– Я знаю.
Он наслаждался настоящим и предвкушал будущее. Его любимая уютно прижималась к нему.
Микаэла легонько подергала волосы на его груди.
– А ты разве ничего не хочешь сказать?
– Только «ой!». – Харрисон взял ее за руку, и их пальцы переплелись. – Я решил подождать более подходящего, романтического момента.
Микаэла открыла рот от удивления, ее игривое настроение тут же пропало. Она стала вырываться, и Харрисон крепко обнял ее.
– Отпусти, я встану.
– Нет. Мне это доставляет слишком большое удовольствие.
Потом, потеряв равновесие, Харрисон свалился с узкой кровати, увлекая за собой Микаэлу.
Когда они лежали на полу, она сначала усмехнулась, а он начал хохотать, как будто теперь у него было все, о чем он раньше и не мечтал.
– Ну хорошо, я люблю тебя, – наконец произнес Харрисон и увидел, как потеплел взгляд этих сказочных голубых глаз.
– Ты ведь знаешь, что говорят о Лэнгтри, не так ли? – спросила Микаэла.
– Знаю. Говорят, что, когда дикое сердце Лэнгтри попадает в плен, оно остается верным навсегда.
– Никогда не сомневайся в этом, любимый, – прошептала Микаэла и положила голову на плечо Харрисону. Он увидел ее сверкающую монету. Спи, Клеопатра. Твоя работа выполнена.
Теперь монеты Лэнгтри были собраны, и снаружи старой хижины, казалось, стих зловещий горный ветер – Клеопатра обрела покой рядом со своим мужем Захарией.