- Эх, кабы не война, да вся вот эта кутерьма, попытался бы отбить тебя у Дамирки, - Андрей Ильич подмигнул мне, а я опешила и онемела.
Жора продолжал есть и лыбиться со своей стороны стола.
«Вот тебе и молчун, и серьёзный человек в отставке» - подумала я, а в слух строгим голосом сказала лишь «Андрей Ильич!», невольно кокетничая с фейсником на заслуженном отдыхе.
- Шучу я конечно. Просто обычная греча в твоих руках превращается в кулинарный шедевр.
Жора снова энергично закивал, а я вновь смутилась.
Приятно конечно было слышать столь лестные слова, но я продолжала держать ухо в остро. И командир больше не произнёс ни слова, просто ел не спеша и всё время смотрел в тарелку.
После ужина оба мужчины кивнули мне на выходе, и я снова осталась одна с ворохом грязной посуды и тревогой в сердце. Составив очередную пирамиду внутрь одного из шкафов, я тяжело опустилась на табурет.
«Завтра мы покинем наше убежище и отправимся неизвестно куда» - вдруг наш этаж за крепкой железной дверью, представился мне единственной возможной крепостью, которая сможет нас защитить от натовских агрессоров. «Зачем мы тогда хотим покинуть её? У нас есть еда, пусть скудная, но на неделю точно хватит, а потом ребята сделают вылазку-другую и принесут ещё. Воды, правда, совсем мало, но думаю эта проблема, тоже решаемая. Зачем мы тогда уходим?» - искренность заданного самой себе вопроса поразила меня. Но я тут же вспомнила про убитых Лилю и Мигеля, в соседней квартире и их малыша, завёрнутых в полиэтилен, вспомнила про туалет за стеной, куда без противогаза входить просто опасно. От всех этих мыслей и воспоминаний я сжалась на табурете, ощущая внутри комок чего-то тяжёлого и бездонного. Через миг я поняла, что растёт внутри меня и испугалась ещё сильнее. Страх, какой-то глубинный, первородный страх, готовый вот-вот затопить моё сознание и обрушить меня в пучину ужаса и паники.
Я как ужаленная подскочила со стула и ринулась к шкафу, где у нас хранились остатки продуктов. Напевая себе под нос какую-то незамысловатую мелодию, я принялась пересчитывать немногочисленные кулёчки с крупами, красочные пачки макарон, пакетики с сахаром, солью и специи.
- Так, этого два килограмма, этой каши три… Нет, они же по пол кило, а значит полтора килограмма. Перловка вся в одном пакете… - я говорила это вслух, между предложениями продолжая мурлыкать песенку.
- Сахара много, как и соли… Одна, две, три пачки. Соли больше всего, аж четыре пачки, - страх внутри будто бы уступил и мне нестерпимо захотелось плакать. Просто разреветься белугой, опустив лицо в ладони. Но я держалась, продолжая считать – заново, по второму кругу. Плёнка на глазах мешала мне, искажала видимость, но я упорно продолжала считать.
- Макароны «Щебекинские» - одна пачка. Макароны «Макфа» - одна пачка. Какие-то итальянские – остатки. Банка консервированной фасоли.
Вдруг сколькая банка консервов выскользнула у меня из рук и упала на пол, больно ударив меня по ноге. Я какой-то миг смотрела, как катится банка, и когда она замерла в метре от меня, выставив мне красочный бочок этикетки, я не выдержала. Плюхнулась на пятую точку и разрыдалась. Просто сидела на полу и ревела, невидящим взглядом, уставившись в открытый шкаф. Слёзы текли рекой по моим щеками, а тело вздрагивало от всхлипов.
Не знаю уж, сколько продолжалось это «федорино горе», но потоки воды начали сходить на нет и мне стало легче. Я посидела ещё какое-то время на полу, продолжая пялиться невидящим взглядом в чрево шкафа, затем тряхнула головой, прогоняя наваждение. Подняла банку консервов, убрала её на полку и прикрыла дверцы. Затем поднялась на ноги и подошла к плите, чтобы поставить на огонь чайник. Есть не хотелось и я решила ужин заменить кружкой горячего чая. Вода была у нас в дефиците, но для меня чай был всегда в приоритете. Кофе я давно уже не пила, не признавая его полезность, да и чёрный чай ценила не высоко, предпочитая ему зелёный и травяной.
Не дав чайнику закипеть и засвистеть в свисток на носу, я сняла его с огня и налила горячую воду в кружку. Добавила пол-ложки мёда, я уселась на табурет, умудрившись подобрать под себя ноги, почти что по-турецки.
«Завтра будет хлопотный день, - начала размышлять я, прихлёбывая чай, - Ещё бы хорошо поспать пару-тройку часов перед выходом. Думаю, будем уходить в полночь или около того». При мысли об этом меня пробрала дрожь. Чувствовала я себя вполне сносно и от двухдневной болезни ничего не осталось. Слёзы у шкафа были не в счёт, это нервное напряжение сказалось.
«Надо всё приготовить и на день, и в дорогу, - я потёрла лицо рукой, - Потом надо будет выбрать максимально подходящую для похода одежду и собрать что-то с собой в рюкзак». Я вдруг представила, что следующая моя ванна или хотя бы горячий душ, будут ой как не скоро и от этого стало так тоскливо, что слёзы вновь выступили у меня в уголках глаз.