- Раздевайся, вечерять будем, - распорядилась она. Тот смущенно потоптался. - Ярка, что стоишь? Привела, так помоги!
Дубовый стол уже был покрыт грубой льняной скатертью и на нем были расставлены миски, ложки лежали посередине. Хлеб ломтями был красиво разложен перед каждым, Норка постаралась, а из кухни старший сын уже нес чугунок. Аромат картошки с мясом с приправками поплыл по комнате. Фомка сглотнул.
- Пожалуйте за стол, - пропела Лаиша. Она смолоду так делала, что всегда заводило Седаша. Вот и сейчас она лукаво взглянула на мужа. Зацепила! Он многозначительно ухмылялся, подкручивая седой ус. Эх, а раньше как огонь был, пламенно-рыжий, лет десять как побелели его волосы. А глаза, ярко зеленые, до сих пор смущают... Лаиша оглянулась, было тихо, дети улыбались, Фомка же, раскрыв рот, удивленно хлопал глазами.
Когда все расселись за столом, хозяин прочитал молитву Матери сущего, и застучали ложки. Фомка закончил быстрее всех и теперь жевал хлеб. Худой мальчишка, голодный, подумал Седаш. Что поделаешь, непутевый у него отец, работать не хочет, все ищет легкие способы нажиться. И дом построил чуть ли в лесу, подальше от деревни, чтобы никто ничего попросить у него не мог. Жена его, Поша, уже нахлебалась за годы замужества, третьим брюхата сейчас. Весной ее муж поймал, когда она к Сморавке шла за травкой. Сложить два плюс три смог быстро, сообразил, почему жена семь лет бесплодна, отлупил знатно. Лаиша потом ходила, выхаживала бедную. Еще и Сморавке досталось. Седаш сам в злотень (сентябрь) ездил к ней. Она лежала, приболевшая, вроде уже поправлялась. Староста привез ей крупы, соли, масла, убрал урожай, заложил в подпол. Нужно весной наведаться, проверить, жива или нет. Хорошо бы жива, без нее трудно будет деревне, целителей здесь нет. А то Седаш спину осенью потянул, теперь ходит осторожно, чуть непогода, поясницу прихватывает.
Все уже закончили есть, и дети убирали со стола, весело подшучивая друг над другом, а Ярка подошла к отцу и начала шептать:
- Батька, послушай Фомку. С его отцом сегодня чегой-то случилось, а он никому не велит рассказывать. Я хитростью из него всё вытащила.
- Все интриги крутишь, дочка? Да что там с Ушлаем может произойти!
- Батька, поверь, что-то странное произошло! - Ярка взволнованно крутила кончик рыжей косы, вся в отца. Глаза, и те - такие же. Красавица растет, если бы еще домоседкой была, цены бы ей как девице на выданье не было!
- Ладно, послушаем. Почаевничать успеем? - Седаш оглянулся на румяные пироги, которые раскалывала на столе Лаиша, повезло-то как ему! Полюбил русоволосую красавицу, дочь своего старшины, а она еще и знатной хозяйкой оказалась, не чета многим! Вон уже и дочка на выданье - Зимка, из-под ее рук пироги сегодня. Староста облизнулся, пахнут уж очень хорошо!
- Не, Фомку могут хватиться! - Ярка теребила рукав отца.
- Ладно, пошли на двор! - Скомандовал Седаш и, крикнув жене "Я не долго", набросил полушубок и вышел. Следом за ним выскользнули и дети.
- Рассказывай! - Ярка ткнула приятеля в бок.
- А что рассказывать! Батя пришел сегодня из леса без собаки, сказал, сбежала. Ага, у него сбежишь! - Шмыгнул мальчик. - А после лег спать. Рано! Мать убирала тулуп, который он бросил, а там дырка. Кто-то его ножом ткнул. Мамка кричать начала. Ну, батя и сказал, что на сук наткнулся и велел молчать. А какой сук порежет тулуп?
- Так, ножом говоришь... - Задумался Седаш. - А собаку где взяли?
- Так осенью отец ее приманил, она куда-то бежала, по следу. Красивая! Охотничья! Голубая. Батька ее хотел заставить охотиться. Но пес все тянул убежать. Так и мучились с ним. Он и жрать перестал. Да батя ему хлеб только кидал и бил. Худой уже был. Совсем. - Фомка покачал головой.
- Голубой, говоришь, пес... - Задумался Седаш. - Дочь, иди домой! Пошли, Фомка, нужно с отцом твоим поговорить!
Домик у леса стоял весь заснеженный, ограда в одном месте повалилась и только расчищенная дорожка от калитки к двери говорила о том, что здесь живут люди. И дымок из крыши. Седаш по привычке поднял кулак, чтобы постучать, но Фомка протиснулся вперед и открыл дверь. В сенях не стояли ни валенки, ни сапоги. Зато уже в горнице у входа, сбоку, притулились аккуратные короткие валенки. И онучи с лаптями Ушлая. Сам он завалился спать около печки. Здесь было темно, пахло жареным и потом. Староста шагнул к спящему, грубо потряс его за плечо.
- Ушлай, вставай, поговорить надо! - Рявкнул он ему в ухо. Церемониться с этим остолопом у него не было времени. Пироги дочери остывали!
Ушлай резко сел, жмурясь от света.
- Поша, показывай дырку в тулупе. - Распорядился староста. - А ты, рассказывай, кто ее сделал.
Хозяйка принесла тулуп и предъявила дырку. Хороша! Сделана обоюдоострым граненым клинком, ни сук , ни крестьянский нож такое не прорежет. Кивнув Поше убирать одежку, Седаш сел рядом с Ушлаем.
- Сам расскажешь, али пытать тебя прикажешь?
Тот опустил голову. Нечесаные черные кудри, лицо загорелое, глаза вороватые. Оглянулся на жену и сына. Поша, умная баба, все поняла. Кивнула сыну и начала одеваться.
- Мы за водой сходим. - И вышла, загремев ведрами. Сын метнулся за нею.
- Старший-то где? - Спросил Седаш.
- В помощники купцу отдал. Ряднику. Да! Пока на подхвате, принести что, отвезти...
- Что ж, и то дело, парень научится, если лениться не будет! - Заметил староста. - Ладно, дети растут, хорошо! Рассказывай, что там было.
- Ну, я псину эту увидел, когда она рысила. Худая была, ужасть! Но все равно куда-то направлялась. Я поманил его на мясо, был у меня кусок, он пошел. Непуганый! Я его и споймал! Он же явно охотничий, если по следу бежал. Я как подумал, сколько дичи смогу найти, словить! Только он не хотел, все рвался в ту сторону, куда бежал. Я и бил его, учил уму разуму, а все бестолку. Дурной! Хоть и молодой!
- Молодой, говоришь. А цвета какого, а шерсть - длинная? - Вроде невзначай, задумавшись, спросил староста.
- Да не, шерсть гладкая, как у коня. И серая, как сизый туман.
- А дырку как получил? Рассказывай, это важно. Она сделана хорошим клинком! Может, у нас тут бандит завелся?
- Та неее! Иду я, лупцую псину, учу уму-разуму, она огрызается, тут слышу голос, писклявый, "отпусти мою собаку". Оглянулся, пигалица стоит в длиннющем тулупе, валенках, от земли не видно, но приставила мне нож к спине. Короче, припугнула она меня. Сказала, что я украл королевскую собаку, и меня могут наказать. Я испугался и отпустил пса. Он все равно уже сдох бы, такой доходной был. А он как кинется к этой фитюльке, аж заскулил от радости. А она ему строго "сидеть", и псина села. А меня вообще не слушался! Я пошел, думал, спрячусь, подсмотреть, куда она пойдет. Но нет, они долго стояли на месте и ждали, пока я уйду. И псина еще порыкивала. Так я махнул на них рукой, а вдруг, и правда, собака из королевской псарни? И сдохнет у меня? Нет, я тут ни при чем!
Седаш молчал. История еще та, в ней разобраться нужно. Ярка - молодец, какой нюх у нее! И соображалка!
- Покажи место укола, куда она нож приставила, - приказал он Ушлаю. Тот, кряхтя, встал, приспустил порты и задрал рубаху, повернулся спиной. Место небольшого пореза запеклось, на штанах и рубахе была засохшая кровь. Укол был один. Девочка как приставила кинжал к спине, так и наращивала давление на него, добиваясь, чтобы мужик отпустил собаку. А пес - ее был, это точно, потому что маленькие девочки никогда не пойдут против здорового мужика. Если только спасти своего любимца. Рука твердая, клинок - редкий. Вряд ли простая девочка будет носить с собой кинжал.