Угли жаровни уже подернулись пеплом, но внутри еще хранили тепло. Таккер аккуратно положил сверху растопку и раздул огонь, мысленно воздавая хвалу Сайхему, которой в свое время долго бился, обучая Таккера разводить костер даже под проливным дождем. Тогда это казалось Гарсиа просто очередной блажью… Руки болели от резкого перепада температуры. Убедившись, что огонь горит как следует, Таккер положил в жаровню несколько поленьев, подтащил ближе один из спальных мешков и, свернувшись, улегся, глядя на медленные языки пламени.
***
Когда Таккер открыл глаза, мимо неровных каменных арок текла тьма пополам со снегом. Огонь весело потрескивал, по другую сторону жаровни сидел Джереми Сайхем и смотрел на него.
— Ну ты и навел шороху…
Таккер сел и недоуменно нахмурился, плохо соображая со сна. Джереми поднял палец и закрыл глаза, прислушиваясь. Только тогда Таккер уловил отдаленный стрекот вертолетов. Он поежился и с опасением глянул на Сайхема. Но беловолосый просто глядел на пламя, не впадал в бешенство, не пытался отчитывать Таккера. И молчал.
Гарсиа давно не видел друга таким тихим, почти спокойным. Собранным и немногословным — да, но спокойствием это назвать было нельзя, под маской внешнего бесстрастия всегда тлел огонь, готовый вспыхнуть от малейшей искры.
А сейчас Джереми наконец-то выглядел, как когда-то. Простым школьником, парнем, с которым Таккер дружил больше десяти лет… Надо сказать, Таккер вообще давно не видел его вот так — наедине, и забыл, когда в последний раз разговаривал с Джереми дольше трех минут. Став лидером “Крепости” Сайхем отдалился от всех и закрылся наглухо, прекратив обычные для них с Таккером полушутливые беседы о жизни.
— Мать хотела увезти меня силой, — просипел Таккер, и прочистив горло, продолжил: — У меня не было выбора. Хотя можно было улизнуть тихо, но…
— Это уже неважно, — перебил Сайхем, перевел на Таккера взгляд и усмехнулся.
Гарсиа понял, что Сайхем видит его страх. Джереми встал, и Таккер невольно подобрался, готовый ко всему. В глазах Сайхема на миг промелькнуло что-то болезненное, он повернулся и стал выкладывать из рюкзака вещи.
— Как ты узнал, что я здесь? — спросил Таккер, чтобы разрушить тяжелое молчание.
— А есть варианты? — не оборачиваясь, отозвался Джереми. — Я принес еду. Немного, но все, что было. Остальные придут позже, мы договорились, что кто-то будет навещать тебя каждые три дня, пока все не кончится. Наши наизусть знают, что говорить копам.
Таккер взял из его рук упаковку сосисок и едва смог сдержать рвущиеся наружу эмоции. Они не бросят его. Не оставят одного. Все они. “Крепость” окружила его надежной стеной.
Джереми поспешно отвернулся и, накинув капюшон, бросил:
— Я за дровами.
Глядя вслед фигуре, скрывшейся за пеленой падающего снега, Гарсиа пришла в голову ошеломительная мысль, что, возможно, не Сайхем отдалился от него, а наоборот, сам Таккер бросил своего лучшего друга, в страхе перед ответственностью, которую тот взвалил на себя. Сосредоточился на собственных переживаниях и проблемах, не желая озадачиваться решением еще и чужих. А Джерри понял это и не стал настаивать, из гордости, из вечного опасения показаться слабым…
Принимая решение, Джереми всегда выглядел абсолютно убежденным в своей правоте, и это позволяло остальным чувствовать себя спокойно и уверенно. Но что чувствовал сам Джерри? Таккер поежился, представив себя на его месте.
Он налил в чайник воды из бутылки и повесил его над огнем. Сайхем вернулся с охапкой обледенелых веток и положил их в стороне. На белых волосах таял снег. Таккер смотрел на Джереми новым взглядом и видел темные круги от недосыпа у него под глазами, тонкие пальцы так сильно сжимали горячую чашку с чаем, словно Сайхем хотел скрыть дрожь.
— Каково это — убить человека? — вырвалось у Таккера.
Джереми вскинул на него взгляд и тут же вновь опустил его. Он молчал долго, так долго, что Таккер уже решил, что вопрос останется без ответа.
— Просто.
Слово упало, как кусок льда, и осталось лежать между ними, на дне пропасти, которую не преодолеть никакими силами. Слишком поздно. Это Таккер понял теперь совершенно отчетливо.
***
Воздух в кабинете инспектора искрился от напряжения, бумаги на столе, казалось, готовы были вспыхнуть костром. Уотерфорд был бы только рад, он уже давно мечтал сорвать со стены огнетушитель и направить на эту разъяренную фурию, что истошно орала здесь вот уже битых полтора часа, то срываясь на визгливую истерику, то падая в картинный обморок на руки своего мускулистого охранника.