Старшая, ведущая собрание, смотрит на обеих… с отвращением, пожалуй. И рубит рукой воздух между ними:
— Мы разбираем обвинение в злоупотреблениях, а не производственный процесс.
— Нет ничего проще, — говорит обвинитель. — Сотрудник Б — соученик вир Эссох. Сотрудник С — ее родня по отцу.
Аудитория гудит, а негражданка Лье продолжает перечислять — и перебирает все мыслимые и немыслимые лояльности, заканчивая соседом по жилому блоку, что несколько смазывает общее впечатление от обвинения; но всего предыдущего вполне достаточно.
— Мне предоставить вам список родни и коллег, не получивших от меня желаемого немедленно — или совсем? — спрашивает женщина. — Или сами возьмете в ум, что родные и коллеги, а также некоторое количество просто разумных особей с большей готовностью выслушают мои резоны — и не станут тратить время и силы на бесполезную склоку?
— Ой, ну и ду-ура, — шепотом шипит госпожа Нийе. «Дура» у нее определение скорее одобрительное.
— Чего желает обвинение?
— Изгнания, — твердо говорит Лье.
— Чего желает обвиняемая?
— Полного оправдания с компенсацией оскорбления, — не менее твердо заявляет вир Эссох.
— Формат?
— Решение большинства, — предлагает Лье. По дуге одобрительно гудят. Предложи она зримое голосование, на ее стороне будет две трети зала.
Интересно они тут упростили все процедуры, думаю я. И это образцовое поселение, понимаете ли. Здесь вообще кого-нибудь интересуют доказательства, показания, поручительства — или достаточно общей симпатии и антипатии? В первых двух случаях все вышло неплохо, но на сложном этот примитивизм самоуправления дал сбой.
Как мне кажется. Хотя и мои симпатии не на стороне вир Эссох, но…
Потом я вспоминаю, что в ее-то случае изгнание равносильно возвращению в распоряжение Проекта.
Пять лет назад, три года назад еще могли бы устроить такой — чужой, надменной, переполненной презрением, — несчастный случай. Сейчас они отторгают ее, как тело — занозу. Не за реальные вины, за манеры. Еще по сомнительному тяжкому обвинению, но уже в лицо и явно, как коллектив… как социум.
Не знаю, о чем думают мои старшие, госпожа Нийе и Сэндо, а я думаю, что происходящее здесь достаточно… не хорошо, но полезно. Когда пойдет волна переселенцев, их встретит не аморфная живая масса, а сложившийся социум. Встретит, подчинит и переформатирует под новое, под принятое здесь, в том числе, и таких — с высших этажей Дома…
Госпожа Нийе свистит поломанным коммуникатором, кашляет, встает.
Старшая вскидывается на нее.
— Я, — скалит клыки госпожа Нийе, поясняя, — как частное лицо, имеющее право выступать в профессиональном качестве. С экспертным комментарием.
Частному лицу с комментарием не препятствуют.
— Госпожа Алайе Дайе-Къерэн-до вир Эссох, сообщаю вам, что вы идиотка. — Татуированная шипит через тонкие губы, и до меня доходит код ее вызова: она выбрала представляться прозвищем, чтобы не противопоставлять Дом здешней структуре; выбрала стоять одна, как безымянные. — Повторяю, идиотка. Разумные, да, должны пользоваться головой. Вы — в первую здесь очередь. Душевное состояние персонала — ресурс купола. И Проекта. На что вы его изволили тратить все это время? На укрепление собственных предрассудков? Все, пришедшие к вам, должны уходить либо с удовлетворенным запросом, либо с набором условий, при которых он может быть удовлетворен, либо с внятным обоснованным отказом. О-бо-сно-ван-ным — что в этом слове непонятного? Так, чтобы они поняли. Даже если они глупее поломанной ремонтной техники — хотя я не думаю, что это так. Они должны уйти, понимая, в чем дело, а не гадать, в чем причина — в том, что звезды углом встали, магнитная буря прошла или вам их цвет волос не понравился. Я понятно объясняю? Вам доступно?
Госпожа Алайе первым делом — рефлекторно, как все отпрыски Домов, — оглядывает ораторшу на предмет признаков власти и происхождения. Рефлекторно, хотя знает, кто перед ней. И — оглядев и считав все, для нее значимое, — смиряется и соглашается с тем, что выговор ей читать имеют право. Убирает руки за спину, выставляет подбородок. Плохо, что все это не на смыслах, не на содержании сказанного, а на статусах. Хорошо, что это звучало здесь и публично.