Баринов начал раскачиваться быстрее, между тем покрываю мою грудь, лицо, плечи, шею, поцелуями и засосами. Его губы нашли мои, и я уже стонала, не в силах сдерживать себя.
Его рука протиснулась между нами, и он нашел мой центр, начиная его поглаживать в такт нашим движениям. Я застонала и выгнулась, прижимая его крепче себе. Узел завязывался и завязывался во мне. Я начала видеть звезды и, не совладав с эмоциями, укусила парня за плечо.
— Глеб! — простонала я.
Он толкнулся еще раз, и я распалась на тысячи мелких кусочков. Моя голова кружилась, я никогда прежде не ощущала свое тело таким.
Парень сделал еще пару толчков и последовал за мной, утыкаясь мне в шею, низко простонав.
Мы оба тяжело дышали, и спустя секунд двадцать Баринов проговорил:
— Камила, я понимаю, что любимый кусочек, но ты сейчас откусишь мне плечо.
Я ахнула, а затем отстранилась.
— Прости, — улыбнулась я, как блаженная. Впрочем, я ей и была.
— Ничего, — прошептал парень, скатываясь с меня.
Наши ноги переплелись, Глеб взял мою ладонь, а затем, переплетая наши пальцы, начал целовать мой каждый пальчик.
Я легла на бок.
— Я не о чем не жалею, — сказала я.
Сероглазый потерся своим носом о мой.
— Хорошо, потому что я намерен повторить.
Я засмеялась и стукнула засранца по груди. Парень схватил мои руки, и они снова оказались в его плену, а затем навис надо мной. Его лицо внезапно стало серьезным.
— Я много занимался сексом, Камила. Очень много, — произнес он, а я между тем насупилась, но Баринов продолжил, — но никогда не занимался любовью. Это лучшая ночь. Спасибо тебе за это.
Эти слова были особенные. В них так много хранилось. И пусть я пропустила свои подростковые годы, и пусть в двадцать я была девственницей, но если это означало, что я получу такую награду в виде этого моего личного «проклятья», то я готова проживать так каждую жизнь.
— Хорошо, — прошептала я, — потому что я намерена повторить.
Мы синхронно улыбнулись, а затем его губы накрыли мои в проникновенном поцелуе.
Глава 15
Прошло две недели с нашего первого раза, и все казалось уж слишком хорошо. Словно в сказке. Впрочем, я пыталась не задумываться об этом и лишний раз себя не накручивать, что мне с успехом удавалось. Полагаю, я научилась жить моментом.
Баринов очень устал и спал, как убитый, смешно морща нос и посапывая.
Сегодня выдалась тяжелая для него тренировка, ко всему прочему, он познакомил меня с ребятами из команды, все они казались хорошими парнями. Хоть и было в них капелька самодовольства и заносчивости, полагаю, они это заслужили потом и кровью, в прямом смысле этого слова.
Я все чаще замечала новые синяки или небольшие ушибы, но тяжелый труд и профессиональный спорт не щадит никого.
Глеб был душкой, но порой ему удавалось меня взбесить. Особенно когда ревновал к Егору. И что он к нему так прицепился?! Парень лишь отмахивался, но мне казалось, за этим больше стоит, но оба держали эту «тайну» за семью печатями.
Я вздрогнула, когда услышала, как громко бахнула дверь, а затем крики.
— Ты где была?
— Я не обязана перед тобой отчитываться!
— Да что ты?! Я постоянно вижу с тобой парней! Эти долбанные переписки! Тебе нравиться надо мной издеваться? Ты получаешь кайф от того, что водишь меня за нос?!
— Успокойся! Он просто друг!
— У тебя все друзья!
Дальше послышалось шарканье, и я предполагала, что блондинистая бестия целует парня, а после шепчет ему слова о любви и что он «единственный» и неповторимый. Мне оставалось, только поражаться насколько искусно Злата вертела Данилом. Ни для кого не было секретом, что у нее есть еще несколько романов, но Данил позволял себя выставлять дураком. Должно быть, он сильно ее любит.
Как однажды мне рассказывал между делом Баринов, парень до одури любил её с детства, а та лишь вертела носом. В начале лета они случайно встретились, и все закрутилась, завертелось. Мне кажется, у Данила была какая-то мания, но я сомневалась, что любовь может быть такой.
— Что, опять? — сонно пробурчал Глеб, прикрывая один глаз, недовольно морщась.
— Угу, — промолвила я, а затем поцеловала его в грудь, — не обращай внимания.
— Как же они достали, — проворчал сероглазый, прижимая меня крепче к себе, — и чего он не бросит эту сумасшедшую?!