– Как мило со стороны моего отца, да? – Пэтти весело послала воздушный поцелуй величавому портрету с судейской внешностью на письменном столе. – Туфли, конечно, предложила мама, но пряжки и французские каблуки – это его идея. Ей нравится, когда я разумна, а ему нравится, когда я легкомысленна.
Она погрузилась в захватывающее занятие по изучению розового платья перед зеркалом, чтобы убедиться, что цвет ей к лицу, как вдруг ее внимание привлек звук рыданий; обернувшись, она увидела, что Хэрриет бросилась на кровать и вцепилась в подушку, орошая ее градом слез. Пэтти уставилась круглыми от изумления глазами. Сама она не позволяла себе столь эмоциональных проявлений чувств и не могла представить, что может ее к этому побудить. Она отодвинула розовые атласные туфельки подальше от ног Хэрриет, которыми та колотила, подобрала упавшего слона и разбросанные шоколадки и села ждать, когда утихнет трагедия.
– Что случилось? – мягко спросила она, когда рыдания Хэрриет сменились судорожными всхлипами.
– Мой отец ни разу не присылал мне с-серебряных п-пряжек.
– Он далеко отсюда, в Мексике, – промолвила Пэтти, неуклюже пытаясь найти слова утешения.
– Он никогда мне ничего не посылает! Он меня даже не знает. Доведись ему встретить меня на улице, он бы меня не узнал.
– Ах нет, узнал бы, – заверила ее Пэтти утешением сомнительного свойства. – Ты ни капельки не изменилась за четыре года.
– И если бы он меня узнал, то я бы ему не понравилась. Я не красавица, я плохо одеваюсь и… – снова завелась Хэрриет.
Мгновение Пэтти смотрела на нее в молчаливой задумчивости, затем сменила тактику. Протянув руку, она энергично встряхнула ее.
– Ради бога, перестань плакать! Вот почему твой отец такой. Ни один мужчина не вынесет, чтобы по его шее все время струились слезы.
Хэрриет подавила рыдания и уставилась на нее.
– Если бы ты видела, на кого ты похожа, когда плачешь! Рева-корова. Поди сюда! – Она взяла ее за плечо и поставила перед зеркалом. – Ты когда-нибудь видела такое пугало? А я как раз думала, прежде чем ты начала плакать, о том, какая ты хорошенькая. Так и было, честно. Ты можешь быть такой же красивой, как любая из нас, стоит тебе только решиться…
– Нет, не могу! Я безобразна и все тут. Я никому не нравлюсь и…
– Ты сама в этом виновата! – резко проговорила Пэтти. – Если бы ты была толстой, как Айрин Маккало, или если бы у тебя не было подбородка, как у Эвалины Смит, еще куда ни шло, но у тебя, черт возьми, ничего такого нет, кроме того, что ты разводишь столько сырости! Ты постоянно плачешь, и вечное сочувствие начинает утомлять. Я говорю тебе правду, потому что ты начинаешь мне нравиться. Не стоит утруждаться говорить людям правду, если они тебе не нравятся. Мы с Конни и Прис так хорошо ладим по той причине, что всегда говорим друг другу всю правду о наших недостатках. Тогда у нас есть шанс их исправить. Именно это делает нас такими славными, – прибавила она скромно.
Хэрриет сидела с открытым ртом, слишком удивленная, чтобы плакать.
– Что касается твоей одежды, то она ужасна, – заинтересованно продолжала Пэтти. – Ты не должна позволять мисс Салли ее выбирать. Мисс Салли душка, я ее очень люблю, но она разбирается в вещах не больше кролика, – это видно по тому, как она сама одевается. И, кроме того, ты была бы намного приятнее, если бы не была такой чопорной. Если б ты просто смеялась так, как все мы…
– Как я могу смеяться, если не вижу ничего смешного? Шутки девочек ужасно глупые…
Разговор пришлось прервать, поскольку по коридору, словно шумный табун лошадей, неслась Козочка Маккой. На ней был меховой шарф и жемчужное ожерелье, на голове красовалась муфта, напоминавшая головной убор тамбурмажора; из кармана блузки торчали кружевной платок и веер резной слоновой кости, на плечах трепетал розовый шарфик из шифона; запястье украшал восточный браслет, а в руках она тащила оправленное в серебро мексиканское седло, которое могло бы сгодиться для техасских равнин, но никоим образом не для респектабельных деревенских улочек, прилегающих к «Святой Урсуле».
– Браво, Попи! – закричала она, налетев на них. – Он первый сорт, прелесть, милашка. Вы видали когда-нибудь такое шикарное седло?
Она плюхнула его на стул, розовый шифоновый шарф превратила в уздечку, села верхом и пустила «лошадь» вскачь легким галопом.
– Встать! Тпру! Привет! С дороги.
Хэрриет отскочила, чтобы ее не сбили с ног, а Пэтти убрала свое розовое платье с дороги бешено мчавшейся лошади. Они визжали от смеха, даже слезливая Хэрриет.
– Ну вот, видишь! – проговорила Пэтти, неожиданно перестав веселиться. – Смеяться очень легко, если дать себе волю. На самом деле, Козочка вовсе не забавна. Ее глупости нет предела.
Козочка остановила лошадь.
– Как вам это нравится!
– Извини за правду, – вежливо молвила Пэтти, – я лишь привожу тебя в пример в качестве иллюстрации… О боже! Звенит звонок!
Одной рукой она принялась расшнуровывать блузку, другой – подталкивать своих гостий к двери.
– Скорее переодевайтесь и возвращайтесь назад, чтобы застегнуть на мне пуговицы. Сегодня вечером с нашей стороны было бы весьма любезно прийти вовремя. С тех пор как начались каникулы, мы опаздываем на все трапезы.
Первое утро рождества девочки провели, катаясь с горки. Они пришли на обед вовремя и с хорошим аппетитом!
Посреди обеда появился Осаки с телеграммой и вручил ее Вдовушке. Она прочла ее с взволнованным удивлением и передала мисс Салли, которая подняла брови и передала ее мисс Уэдсворт, которую телеграмма повергла в нескрываемый трепет.
– Что там, черт возьми, может быть? – поинтересовалась Козочка.
– Лорди сбежала с любовником и им придется разыскивать новую учительницу латыни, – представила Пэтти свое толкование.
Когда три девочки встали из-за стола, Вдовушка перехватила Хэрриет.
– Зайди на минутку в мой кабинет. Только что прибыла телеграмма…
Пэтти и Козочка поднимались по лестнице, раскрыв глаза от изумления.
– Это не плохие новости, так как мисс Салли улыбалась, – размышляла Пэтти. – И я не могу придумать ни одной хорошей новости, которая бы ожидала Хэрриет.
Десять минут спустя на лестнице раздались шаги, и в комнату Пэтти вне себя от волнения ворвалась Хэрриет.
– Он едет!
– Кто?
– Мой отец.
– Когда?
– Прямо сейчас – сегодня после обеда. Он был в Нью-Йорке по делам и теперь едет повидать меня на рождество.
– Я так рада! – сердечно сказала Пэтти. – Теперь ты видишь, что он не приезжал раньше потому, что был далеко в Мексике.
Хэрриет покачала головой, ее оживление внезапно угасло.
– Мне кажется, он считает, что должен это сделать.
– Чепуха!
– Нет, правда. Ему нет до меня дела – вообще никакого. Он любит веселых, симпатичных и умных девочек, таких, как ты.
– Ну, в таком случае… будь веселой, симпатичной и умной, как я.
Хэрриет поискала взглядом зеркало, и глаза ее наполнились слезами.
– Ты просто круглая дура! – в отчаянии вымолвила Пэтти.
– В своем зеленом платье я похожа на жуткое пугало, – сказала Хэрриет.
– Да, – ворчливо согласилась Пэтти. – Похожа.
– Юбка слишком короткая, а корсаж слишком длинный.
– И рукава какие-то странные, – заметила Пэтти.
Поставленная перед этими приводящими в уныние фактами, она почувствовала, что ее энтузиазм сходит на «нет».
– В котором часу он приедет? – спросила она.
– В четыре.
– У нас в запасе есть два часа, – овладела собой Пэтти. – Можно успеть кучу всего за два часа. Будь ты хоть приблизительно моего размера, ты могла бы надеть мое новое розовое платье… но, боюсь… – Она с сомнением оглядела длинные ноги Хэрриет. – Знаешь что! – прибавила она в порыве щедрости. – Мы уберем складки и удлиним кромку.