Но там, на корабле, вся их жизнь. Вещи, документы, деньги, которые Трин исправно платила своим людям несколько лет. Ей нечем будет возместить гвардейцам эти утраты. Да и как же брошенные на Нунуке слуги? Племянница императора давно научилась обходиться без свиты, но это не значило, что у нее нет помощников. Что с ними будет?
Каллиус плевать на это хотел. Он развернулся и неторопливо пошел вперед, позволяя родственнице шагать рядом с собой, но при этом немного позади.
– Я понимаю, казна, из которой ты платила жалованье, осталась на архипелаге. Поскольку ни ты, ни гвардейцы туда не вернутся, в ближайшие дни им будет возмещено потерянное.
– Дело не в деньгах. Дело в людях – в их доверии.
Дядя косо взглянул на нее.
– Вот как?
– Именно. Они ждут нашего возвращения и продолжения работы. Погибли не только граждане Элантия, но и нанятые мной нунукцы. Нужно сообщить их семьям и позаботиться о тех, кто остался на корабле.
Каллиус слегка нахмурился. На морщинистом лбу прибавилось складок.
– Ты перечисляешь мелочи, с которыми должны суметь справиться те, кто остался на островах.
– Но если они…
И снова он ее перебил.
– Представь, что ты умерла в храме. Я не открыл портал вовремя – и вы все погибли. Так тебе легче будет расстаться с мыслью о возвращении?
Трин пожевала губу. Наверняка дядя так и хотел сделать – замешкаться с порталом.
Однако он вытащил их. Если бы Каллиус поспешил, удалось бы спасти больше людей. С другой стороны, нельзя было винить императора в том, что он понятия не имел, в какой жуткой передряге оказался отряд.
– Идея интересная, только я не умерла. Мои обязательства перед теми, кто остался на Нунуке, никуда не делись.
– Своей властью я освобождаю тебя от этих обязательств. Этого достаточно? – раздраженно откликнулся дядя.
Трин на какое-то время замолчала. Они вышли из украшенных мрамором коридоров дворца в галерею. Яркое солнце заслепило глаза, но дунувший ветер заставил ее поежиться. В Корсуле только начиналась весна, и для этого времени года снаружи было тепло. Однако Трин уже успела привыкнуть к жаре Нунука, который находился гораздо ближе к югу, и воздух столицы ей казался холодным.
Зато из арок галереи было видно Корсулу. Лишь небольшую ее часть – кусочек Старого города с пристанями. Рыжие крыши тесно стоящих домов бесконечно перетекали друг в друга, пока не обрывались у синего моря – там им на смену приходил лес корабельных мачт. Судов было столько же, сколько в юности Трин, – множество. И веяло со стороны моря ароматами соли и пряностей, богатства и свободы – всего того, чем славилась Корсула и что привлекало в нее нескончаемый поток путешественников.
Нисколько не изменился и величественный храм Четы с высокими башнями и приплюснутыми золотыми куполами, которые невыносимо ярко сверкали на солнце. Главный храм Корсулы было видно почти из любой точки города, с ним не могли сравниться даже башни и шпили Большого дворца, того самого, по которому сейчас шли император и его племянница.
Трин задержала на сверкающих куполах задумчивый взгляд. Столица блистала именно так, как она и запомнила. А значит, и остальное вряд ли изменилось.
– Прошу прощения, но я все же не понимаю, почему нельзя вернуть меня на Нунук, – сказала Трин. – Хотя бы ненадолго. Два портала с разницей в несколько дней – это не должно быть так сложно.
Каллиус тяжело вздохнул и сделал телохранителям знак. Те отошли чуть дальше.
– Атриния Виренсия Альката Сицелла, – медленно перечислил он все ее имена. – Посмотри на меня внимательно и скажи, что ты видишь.
– Императора самой огромной и великой страны, что есть на белом свете, – без запинки ответила Трин.
– Ложь, – спокойно сказал Каллиус. – Можешь обойтись без нее. Мне и так эту чушь заливают в уши каждый день тысячи просителей и сановников.
Поскольку Трин молчала, он с новым вздохом продолжил:
– Прекрасно. Я сам скажу, что ты видишь. Старика. Усохший морщинистый мешок с костями.
– Дядя, вы преувеличиваете, – приподняла бровь Трин.
Ее чувства к нему близились к ненависти, но даже ей было сложно отрицать, что в императоре, несмотря на тянувшие его к земле годы, сохранилось величие. Каллиус все еще был статен, его поступь – тверда, взгляд – трезв. Он не расплылся с возрастом, под кожей виднелись мышцы, а не груды жира. Морщины не могли скрыть в нем того воина, который усмирял врагов и расширял границы Элантия, хотя многим казалось, что империя уже давно пережила свой расцвет и пришла к застою. Каллиуса обожали и ненавидели многие, и все это он в полной мере заслужил.