– Возможно.
– Если фадарское, – принялся рассуждать гондольер, не забывая ловко орудовать веслом и не сбивая при этом дыхание, – то его можно перевести как «эхо». Но на фадарца вы не похожи – они кривоногие, у них плоские лица и приплюснутые носы.
Пассажир нахмурился на миг, а потом снова улыбнулся.
– Ты прав. Меня зовут Эхо. Если я скажу, что у меня есть фамилия и по-фадарски она звучит как Алкан-Энтарле, сможешь перевести?
– Запросто, господин. Все вместе это означает «эхо давних событий». Странное имя у вас, если позволите такое замечание.
– Позволяю. Я сам его выбрал, и его странность намеренная. И заметил ты верно: я не из Фадара. Не ожидал здесь встретить такого знатока восточных народов. Ты ведь чистейший шадессец, насколько я могу судить.
– Правильно судите, – кивнул старик. – Меня звать Каччи, то есть «сардина». Так меня назвали родители, потому что эта рыбка, которая водится в наших водах, была первым, о чем подумала матушка, родив меня. Батюшка, знай не дурак, сразу принес ей жареных сардин полакомиться.
– Это ваша шадесская традиция – называть детей первым словом, которое придет в голову?
Каччи рассмеялся.
– Нет. Но когда у тебя десять детей и они помирают быстрее, чем ты успеваешь запомнить их имена, то немудрено называть их как попало!
– Но ты выжил.
– Выжил, господин, да лучше бы помер. Быть сыном простого рыбака – знай то еще удовольствие. В пятнадцать я нанялся юнгой на торговый корабль, чтобы подзаработать деньжат и жениться на своей милой Хамилье. На побережье Иртуласа на нас напали пираты, взяли меня в плен и продали в рабство. Несколько лет я пахал, не разгибая спины, на иртуласского богача и сумел сбежать, когда он по делам поехал в Элантий. В империи я записался в солдаты, чтобы меня не поймали, и тут же отправился на восток, подавлять один из бесконечных мятежей. Двадцать лет я провел в солдатах, исходив весь Фадар и другие земли, о которых раньше даже не слышал, и лишь тогда сумел скопить достаточно денег, чтобы вернуться в Шадесс. И вот еще через год я был дома – а все мои родные и друзья либо умерли, либо уехали, либо изменились так, что не узнать. Хамилья давно вышла замуж, обзавелась выводком детишек и даже внуков. Зачем ей нужен был одинокий, сломанный жизнью вояка, который едва помнил родной язык, когда вернулся? Мои руки больше ни на что не годились, кроме как водить лодки, – этим я и занялся. Уже много лет миновало, а я знай всё гребу и слушаю истории чужеземцев – вот единственное мое развлечение.
Старик вдруг крякнул и свободной рукой смущенно потер облысевшую макушку.
– Эк я хорош! Хотел вас расспросить, а болтаю только о себе.
– Для меня так даже лучше, Каччи. Значит, ты не очень-то рад своей нынешней жизни?
– А есть кто-то из простых людей, кто рад, господин? Можно быть только довольным тем, что она не хуже, чем есть. Уж к старости это начинаешь хорошо понимать.
– Ясно.
На лодке вновь воцарилось молчание. Пассажир со странным именем Эхо теперь смотрел в сторону приближающейся земли, а не на гондольера. К брызгам, солонившим губы, он оставался равнодушен.
Здесь уже начинало тянуть запахом водорослей, которыми заросло побережье редко посещаемого острова.
– Зачем вам туда? На остров? – первым нарушил молчание Каччи, чувствующий себя виноватым за то, что разговор окончился так неуклюже.
Ему казалось, что он сказал что-то не то, раз собеседник стих. Но тот всего лишь предпочитал слушать. Хотя если бы кому-то удалось его разговорить, то Эхо мог бы поведать немало любопытного.
***
От автора
Меня редко читают мужчины, но вдруг!))
Дорогие наши защитники! С праздником 23 Февраля вас!
＼(＾∀＾)メ(＾∀＾)ノ
19.2
– А что ты знаешь о нем? – ответил он вопросом на вопрос.
Старик пожал плечами.
– Он дальше от остальных островов Шадесса и довольно близко к Стене. На нем никто не селится – боятся. Не только демонов, которые приходят из-за Стены, но и призраков. Раньше там стоял госпиталь, в который свозили чумных, когда случалась эпидемия. Если корабли приходили зараженными, они вставали у этого острова. Его так и прозвали Чумным. А боятся его из-за того, что все, кто на нем жил, умерли. Но ведь это и понятно, если на него свозили одних безнадежно больных, так ведь?