– Вот как, – пробормотал Каччи. На все-то у чужестранца был ответ. – И что нам делать? Молиться?
Эхо принялся мерить шагами маленький зал. Факел начинал прогорать, поэтому гондольер с каждым мгновением видел спутника все хуже и хуже, хотя тот ходил почти у него под носом.
– Молитвы имеют смысл, только когда ты веришь в того, к кому они обращены. Скажи, Каччи, ты веришь в Себела?
– Не знаю, – честно ответил он.
– Тогда в кого ты веришь? В элантийскую Леди туманов? Ты простой человек, родился в свободном городе-государстве, где процветают сотни верований, преследуемых в империи. Ты лодочник, вся твоя жизнь связана с водой. Должен же ты верить хоть во что-то?
– Думаю, я верю во всех понемногу. В детстве я молился Себелу, потому что мои родители были староверами. Вряд ли они задумывались о том, что Себел мертв. Это просто была вера их предков. Когда я гнул спину на иртуласского денежного мешка, то вместе с остальными рабами молился богу рабов, который есть в Иртуласе, но о котором не знают ни в Шадессе, ни в Элантии. Когда я служил солдатом, то молился Отцу воинов. И не только ему. В Фадаре с нами служил перебежчик, он рассказал нам о своих племенных богах и показал, как им надо поклоняться. Его частенько побивали, но он все равно пытался обратить нас в свою веру. Я молился вместе с ним – когда над головой свистят стрелы, божественной защиты много не бывает. И знаете что? Однажды мы попали в засаду. Весь взвод поджарило заклинанием, а нам с фадарцем хоть бы что. Его потом, правда, все равно убило, но так уж устроена жизнь, да? С тех пор я нет-нет, да зажигаю свечу в честь его самого и его маленьких богов – на всякий случай. А сейчас я молюсь Леди туманов, чтобы моя лодка не перевернулась и море было спокойным, если приходится в него выходить. Я видел, насколько сильна элантийская магия, а она исходит от их богов. Они-то уж точно слышат своих прихожан.
– А если я скажу, что Себел тоже может тебя услышать и открыть эту дверь?
Каччи уставился на плиту.
– Но зачем бы ему это?
– Богам нужно, чтобы в них верили. Так они получают силы, а взамен дают награду. Ты молился фадарским божкам – и они уберегли тебя от вражеского огня. Чего бы ты хотел от Себела? – видя, что гондольер мнется, Эхо продолжил: – Хорошо. Что бы ты хотел получить за помощь от меня? Денег? Для чего тебе эти деньги?
Поколебавшись, Каччи ответил:
– Я давно перестал быть рабом, но живу сейчас хуже, чем жил в Иртуласе. Я бы хотел свободы. От этой проклятой работы, от лодки, от бесконечной усталости…
Он не договорил, но Эхо поднял руку, останавливая его.
– Я понял. Ты получишь и деньги, и свободу, о которой просишь. Клянусь. А теперь давай помолимся Себелу, пока не погас факел.
– Да, господин.
Каччи стал послушно повторять за чужестранцем слова молитвы, стараясь не просто попугайничать, а убедить себя в том, что Себел действительно жив и слышит их. Эхо был удивительным, исключительным человеком – он мудрено разговаривал, многое знал, владел магией и наверняка побывал в разных уголках мира. Не может же он ошибаться.
Когда он произнес последние слова, факел с шипением погас. Зал заволокло тьмой.
– Плита – она открывается? – с беспокойством спросил Каччи.
Перед его внутренним взором уже мелькали картины собственного домика на окраинном острове Шадесса, веселая вдова с соседней улицы в его объятиях, удивительно похожая на Хамилью, маленький садик – и больше никаких лодок! По крайней мере, не с ним на веслах.
– Да, сейчас откроется, – ответил Эхо.
Доверчивый старик, погрузившийся в мечтания, не мог видеть, как его спутник выхватывает из ножен кинжал и изящно взмахивает им в воздухе. Он лишь ощутил, как горло что-то обожгло – и мрак вокруг внезапно стал еще чернее, хотя, казалось, это уже невозможно.
А потом не осталось ничего, кроме этого мрака.
Раздался глухой стук падающего тела. Немного погодя в темноте, звякнув, упал на пол набитый монетами кошелек.
– Я дал тебе деньги и освободил от работы, лодки и усталости, Каччи, – произнес Эхо. – Моя клятва выполнена.