– Я полагаю, что вы становитесь несправедливым, – сказал я ему. Другим уже посчастливилось прочитать оды в их честь, а на мою долю осталась лишь пара эпиграмм.
– Могу вам сказать, что я совсем скоро закончу элегию в вашу честь. И постараюсь своевременно прислать вам экземпляр.
– О! А откуда у вас такое предчувствие?
– Разве можно определить источник вдохновения?
– И все-таки расскажите…
– Это пришло мне в голову, когда я размышлял. Я тогда составлял элегию для одного веганца – просто, разумеется, чтобы поупражняться. И вот тут я понял, что думаю о том, как скоро закончу элегию в честь грека. – Он на мгновение задумался. – Представьте себе чисто умозрительно: двух разных людей, каждый из которых выше другого, пытаются сравнить друг с другом.
– Это можно сделать, если я встану перед зеркалом и буду переминаться с ноги на ногу. У меня одна нога короче другой. Так что я могу себе представить… И что же из этого?
– Ничего. У вас совершенно иной подход к проблеме.
– Это культурная традиция, от которой мне никак не избавиться.
Вспомните узлы, лошадей – Горашиб, Трою. Понимаете? Коварство и хитрость у нас в крови.
Десяток шагов он молчал.
– Так что же: орел или решка? – спросил я у него наконец.
– Простите?
– Это загадка калликанзаридов. Выбирайте!
– Решка!
– Не правильно.
– А если бы я сказал «орел»?
– Хо-хо. У вас был только один шанс. Правильный ответ – тот, который угоден калликанзариду. Вы проиграли бы в любом случае.
– В этом есть определенный произвол, не так ли?
– Именно таковы калликанзариды. Это скорее греческое, чем восточное искусство утонченного коварства. И оно не такое загадочное, потому что наша жизнь часто зависит от ответа, а калликанзариды, как правило, желают, чтобы противник проиграл.
– Почему?
– Спросите у следующего калликанзарида, которого встретите. Если только такая возможность вам еще предоставится.
Мы вышли на нужный нам перекресток.
– Почему вы неожиданно снова связались с Рэдполом? Вы же давно должны были уйти в отставку.
– Я ушел в подходящее время и меня с ним связывает лишь одна мысль: удастся ли снова возвратиться, как в старые добрые времена? Появление Гассана всегда что-то означает. И я хочу знать, каково это «что-то».
– Вас не тревожит, что я вас разыскал?
– Нет. Это может вызвать определенные неудобства, но я сомневаюсь в том, что ожидается фатальный исход.
Здание «Рояля» возвышалось над нами. Мы вошли внутрь, постучали в дверь из темного дерева и услышали:
– Входите.
– Привет, – произнес я, заходя внутрь.
Добрых десять минут прошло, прежде чем мне удалось подвести беседу к прискорбному случаю с бедуином, но тут же «Рыжий Парик» отвлекла меня, появившись в комнате.
– Доброе утро, – сказала она.
– Добрый вечер, – усмехнулся я.
– Что нового в мире искусства?
– Ничего.
– Памятники?
– Нет.
– Архивы?
– Нет.
– Какой работой вам приходится заниматься?
– О, она слишком разрекламирована усилиями нескольких романтиков в бюро Информации. На самом деле все, что мы делаем – таскаем, восстанавливаем и сохраняем записи материальной культуры, которые составлены на Земле человечеством.
– Что-то вроде мусорщиков культуры?
– Что-то вроде этого. Я думаю, более верное сравнение вряд ли можно было бы придумать.
– Ну и зачем?
– Что «зачем»?
– Почему вы это делаете?
– Кто-то же должен этим заниматься, потому что это все-таки мусор культуры. Поэтому-то его и стоит собирать. Я уверен, что мой мусор лучше, чем что-либо другое на Земле.
– Вы преданы этому делу настолько, насколько скромны! Это тоже довольно неплохо.
– Кроме того, тогда выбор был не таким уж и большим – когда я предложил свои услуги. Нельзя забывать, что тогда этого мусора было очень много.
Она предложила мне бокал, немного отпила из своего и сказала:
– Они на самом деле еще здесь?
– Кто?
– Боги и Компания. Старые боги. Вроде Ангелсоу. Я считала, что они все давно покинули Землю.
– Нет, они не покинули ее. То, что большинство из них похожи на нас, вовсе не означает, что они поступают подобно нам. Когда люди покидают Землю, они не предлагают своим богам отправиться вместе с ними, а у Бога есть своя собственная гордость. Кроме того, возможно, они должны были остаться в любом случае. Это называется «ананка» – неотвратимость. От нее не уйти.
– Так же, как и от прогресса?
– Да… Если уж говорить о прогрессе, то не улучшилось ли состояние Гассана? В последний раз, когда я его видел, он был совсем плох.
– Улучшилось. С таким толстым черепом нечего бояться. Как с гуся вода…
– А где он?
– В зале для игр.
– Мне хотелось бы лично выразить ему свое сочувствие. Вы меня извините?
– Извиняю, – сказала она, поклонившись.
Повернувшись, она направилась послушать, о чем беседуют Дос Сантос и Фил. Фил, разумеется, очень обрадовался ее приходу.
И никто не обратил внимания на мое исчезновение.
Зал для игр был расположен в другом конце длинного коридора.
Приближаясь, я услышал, как один резкий звук отрывисто следовал за другим примерно через равные промежутки времени.
Я открыл дверь и заглянул внутрь.
Кроме араба, в зале никого не было. Он стоял спиной ко мне, но, услышав, как дверь открылась, быстро обернулся. На нем был длинный пурпурный плащ-халат, в правой руке – нож. Затылок прикрывал здоровенный кусок пластыря.
– Добрый вечер, Гассан.
Рядом с ним находился поднос с ножами. Мишень он разместил у противоположной стены. Из мишени торчало два лезвия – одно в центре и одно примерно в шести дюймах от центра, слева.
– Добрый вечер, – не спеша, ответил он. – Как ваши дела?
– О, прекрасно. Я пришел, чтобы задать такой же вопрос. Как ваша голова?
– Очень сильно болит, но уже не так, как прежде.
Я закрыл за собой дверь.
– Прошлым вечером вам, видимо, что-то пригрезилось?
– Да. Мистер Дос Сантос рассказал мне, как я боролся с приведениями… но, к сожалению, этого я сейчас не помню.
– Не накурились ли вы той дряни, которую толстяк доктор Эммит называет каннабасисом?
– Нет, Карачи. Я курил одно растение, которое питается человеческой кровью. Я нашел его возле древнего Константинополя и постарался очень тщательно высушить цветы. Одна старуха сказала мне, что с его помощью можно заглядывать в будущее. Но она мне солгала, эта…
– Так что выпитая цветком-вампиром кровь побуждает к насилию? Это нечто новое, достойное того, чтобы записать. Между прочим, вы только что назвали меня Карачи. Я бы хотел, чтобы вы называли меня в дальнейшем таким образом как можно реже. Меня зовут Конрад Номикос.
– Да, Карачи. Я был удивлен, увидев вас. Я полагал, что вы давным-давно умерли, когда ваша лодка взорвалась в заливе.
– Карачи тогда и умер. Вы никому не рассказывали, что я на него похож?
– Нет. Я не болтлив.
– Это очень хорошая черта.
Я пересек комнату, выбрал нож, взвесил его в руке и метнул. Он вонзился дюймах в десяти от центра мишени.
– Вы давно работаете на господина Дос Сантоса? – спросил я его.
– Примерно месяц, – ответил араб и тоже метнул нож. Он воткнулся в пяти дюймах от центра мишени.
– Вы его телохранитель?
– Да. Мне поручено также заботиться о синекожем.
– Дос говорит, что опасается за жизнь Миштиго. Такая угроза существует на самом деле или же он просто перестраховывается?