— Тогда ясно всё с тобой… И как она?
— А никак. Мать её в интернат и сдала. Она старше меня была на шесть лет.
— А почему… Отец ничего не сделал? — я спрашивал осторожно, но знал, что, если Саня уже начал рассказывать — не обидится ни на один вопрос.
— Работал много. Ну, и ты помнишь, как на Гранитной к людям относятся. Ну сдала и сдала — чего бубнить, раз дело сделано? Тем более она ему неродная была, может и вообще не знал, когда они с матерью женились.
— Жалко её, — воздохнул я.
— Ну конечно жалко, — Саня огляделся по сторонам, — только уже ничего не сделаешь.
— А что если… Что если Изольде её гены передались, поэтому с ней всё так плохо!
— Да ну вряд ли, — Саня помотал головой, но сам, по лицу было видно, крепко задумался. Вдруг и правда что-то не то и дело было?
— Да. Ты же сам не болеешь, значит ничего такого нет.
— Всё не так просто. Есть наследственность, сцепленная с полом, нам на биологии рассказывали.
— Это что… Надо ей пол поменять?..
— Здоров, пацаны! — раздался за нашими спинами звонкий мальчишечий голос.
— Олежа! — радостно крикнул я и бросился на друга. Мы не виделись с того самого времени, как я перестал ездить к бабушке в деревню, — нифигасе ты вырос!
Саня скрестил руки на груди и покачал головой. Он пришёл сюда только ради меня, сам симпатии к Олеже не питая, а потому я рассчитывал побыстрее управиться, чтобы не мучить моего главного и лучшего друга. После того случая на вечеринке у меня никаких сомнений не оставалось, что Саня — лучший человек на свете.
— А ты, я смотрю, всё ещё по детскому билету на элке ездишь! — рассмеялся Олежа. От него сильно пахло табаком, почти как от Китки, да и в целом он был… Какой-то другой, не как тот Олежа, с которым я раньше дружил, — а эт что… Санёк! Да ладно! — мальчик переключил внимание на моего друга и как-то неестественно, как Варя, рассмеялся.
— Привет, привет… — неловко проворчал Саня, стискиваемый в крепких объятиях. Возможно, он вообще не помнил моего новоприбывшего друга из-за того, что внешность у Олежи была самая заурядная: тёмные волосы ёжиком, вечно чумазое лицо с носом-картошкой и маленькие, но выразительные глаза. Я очень часто встречал его «двойников», особенно на вокзале и в других людных местах, а в какой-то момент это вообще дошло до того, что я начал думать, что у меня едет крыша.
— Ну что, куда пойдём? — спросил я. У меня, конечно, были идеи — мы с Саней ещё осенью присмотрели один заброшенный склад, где можно было бы потусоваться, но я не знал, как на это отреагирует наш друг.
— Обчистим ларёк, — заявил он, даже не думая выслушивать встречные предложения, — Они не обеднеют, последний зуб даю! — усмехнулся Олежа и сделал соответственный красноречивый жест,— Ну? Зассали?! Кто последний — тот Саня! — крикнул пацан и побежал вперёд по пустынной улице. Если нас в принципе заметят военные или полиция в такую поздноту одних — уже будет дурно, а если поймают на воровстве… Я-то ладно, мне хуже уже не будет, но Саня… Его отца уволят с работы, самого Саню посадят в тюрьму, а бедная Изольда попадёт в детский дом! Тем не менее, мы зачем-то бежали следом, даже не оборачиваясь. Нечего терять было.
Вскоре в свете слепящего фонаря мы разглядели палатку с мороженым и газировкой. Что удивительно, она одна-единственная работала зимой, Китка покупал там сигареты и как-то загадочно улыбался продавщице. Аналог «Гастронома»?..
— Вот же… — раздраженно прошипел Олежа. Вокруг шастало слишком много народу, а недалеко была припаркована машина с красноречивой надписью «милиция».
— Ладно, идите… Не знаю, к школе, короче подальше отсюда.
— Почему это? — усмехнулся Саня, — хочешь, чтобы тебе больше всех досталось?
— Как же! Я не крыса какая-нибудь, братишек уважаю. Время неудачное, спалимся, вы ж совсем неопытные в этом деле.
Мы с Саней переглянулись и кивнули. Оно и к лучшему — меньше риска. Нам снова везло, и это настораживало. Мы ведь просто могли не вернуться тогда с Гранитной. Правда я не был уверен, что это не было наоборот наказанием.
— Ладно, до скорого. Под фонарём за школой.
Снег снова громко хрустел под ногами и уже скоро мы стояли в условленном месте между мигающим фонарём и стеной школы.
Я снова топтался на месте, пытаясь согреться, а Саня задумчиво разглядывал медленно падающие снежинки. Вдруг где-то недалеко заиграло пианино. Мы привстали на носочки и заглянули в окно. Дети, лет шести-восьми, пришедшие, судя по всему, на репетицию утренника или на кружок, выстроились в ряд и старательно пели песенку о том, как хорошо в школе. Они выглядели радостными и беззаботными, поэтому и отличались от нас. Там внутри было так тепло, что от внешнего холода зимнего вечера у меня внутренности превращались в ледышки.