— Не хотел лишний раз соваться на площадь. Нас бы быстро взяли на мушку.
Ещё примерно с минуту мы молчали. Всем нужно было перевести дыхание.
— Вот, — разорвал тишину Саша, протягивая Китке бумаги, — записки мёртвого электромонтёра Николая.
— Откуда?! — воскликнул я, даже не понимая, о чём он говорит, и вдруг вспомнил нашего попутчика. Какое-то безумие, где время застыло и перепуталось. Пока я прятался под столом от правосудия, Саня изучил все бумаги в саквояже. Запретные записи — вот почему он решил его выбросить!
— Варя подложила их нам, пока мы были без сознания на Гранитной, — Саня с напряженным видом кашлянул и строго посмотрел на Китку, — здесь ясно сказано, что помешательство пришло в Гранитную из Песчаного бора и с отдалённых тюрем севера. Мы знаем, что ты работал там лаборантом и сидел за раскрытие военной тайны.
— Нет никакого помешательства, — как ни в чём не бывало, Китка достал из кармана сигару и закурил. Я закашлялся и отошел подальше, — и… Ты бы выбросил эти бумажки, а лучше бы сжег. Я думал, ты совсем правду знаешь… Передаётся она через старую бумагу. Кто покрепче — просто переносит её, кто послабее — болеют и с концами, — Меченый махнул рукой, стряхивая пепел на асфальт, — эдакий план Даллеса местного разлива.
— Алина… Симон же её отец, — вспомнил Саня и опустил голову, — она дарила мне картину с морем, — он посмотрел на меня, — может помнишь… Её Изольда трогала. И все люди, в которых мы искали какие-то потусторонние силы, были просто больны, — он на мгновения замолчал, затем грозно посмотрел на Китку, — как это лечить? Есть какое-то лекарство, хоть что-нибудь?
— Не-а, — он стряхнул пепел и тихо кашлянул, — там уже дегенеративные процессы в мозге начинаются. Человек буквально превращается в живую машину.
Я крепко обнял Саню, уткнувшись носом ему в плечо. Хотелось плакать и кричать от радости одновременно — теперь всё ясно. Страшно и больно до жути, но ясно. Нет никакой тайны. Нет больше этого города.
Незаметно как, мы остались вдвоём посреди улицы. Я сунул было руку в карман, но вдруг обнаружил там пачку сигарет, которой там точно было быть не должно. Меня встречала живописная картина с некрозом, занудное предупреждение о вреде здоровью и краешек пожелтевшей бумажки. Саня инстинктивно отшатнулся. Хватит с нас эха прошлого.
Я бросил пачку прямо на дорогу и вгляделся в записку. «Записка, предсмертная, — гласила кривая надпись на сложенной конвертиком бумажке, — СОВСЕМ.»
Я испуганно посмотрел на Саню. Тот, поняв, что дело дрянь, метнулся ко мне и выхватил бумажку. Несомненно, подложил дымящий как паровоз Китка.
Саша быстро развернул бумажку. Вдалеке, со стороны моста, послышался отчаянный вскрик и секундой позже — плеск воды.
— Что?! — почти кричал я, понимая, что только что произошло, — Саня!!! Дай сюда!
Вырывая друг у друга записку, мы дрожащими руками, боясь того, что может нас там встретить, чётче вгляделись в написанное. Что мог сказать нам Китка своими последними словами? Он же так много знал, так много всего помнил!..
«ЖОПА.»
Я со странным безразличием взглянул в сторону моста.
— Вот нам и сакральный смысл, — с чёрным пафосом произнёс Саня, выкидывая записку в урну.
Глава 25. Эпилог?
Как будто специально, поезд до Гранитной отправлялся сегодня в двадцать тридцать пять. Мы с Сашей, продрогшие и уставшие, ходили кругами вокруг платформы, ища залаз.
— Может быть не надо? — одними губами шептал мой друг, неловко сползая с платформы. Только бы нас не заметили, милиционеров здесь было больше, чем снежинок в небе.
— Надо, — твёрдо ответил я, — тебе плохо. Ты не можешь сам решать.
Саня сдержано кивнул.
Мы забрались на сцепку между вагонами и замерли. Сейчас поедет… Сейчас…
«Электропоезд «Полярная звезда» до станции Край отправится в двадцать часов тридцать пять минут, с шестого пути. Поезд проследует с остановками: 37- Печатники, Дубовая, Сельхоз, Заземельная, Пустынь...»
Я взял Сашину руку и посмотрел на небо, которое начинало медленно двигаться, ползти, падать. У меня в голове зазвенело. Ветер ли это дул, или поезд уже ехал — было неважно.
Мы знали, что сели не на тот поезд. Этот, товарный, ехал до Гранитной через Песчаный бор.
Загрохотали колеса, затряслись руки-ноги, захлестал ветер.
Поехали.
Поехали…
***
— Саня… — протянул я, свесив ноги с арматурины, на которой мы сидели, — ты что-нибудь понял?
— Нет… — печально ответил Саша, пристально вглядываясь мне в глаза.
— И я нет.
— А оно наверное и не надо, — хмыкнул мой товарищ, приобнимая меня одной рукой за плечи.