«Неужели такое мог написать школьник?» — удивлённо подумал я, ещё раз пробегаясь глазами по строчкам. И вдруг — пометка на обороте: двойка. Я тут же разразился праведным гневом, вспоминая свои школьные годы, когда за написанную не в ту сторону цифру три мне ставили неуд по математике. Неужели это поставил Саня? Сочинение же хорошее! Он безвозвратно испортился, став таким же, как и все. Одновременно с горьким сожалением я чувствовал необъяснимую яростную злобу.
Всё вокруг было каким-то ненастоящим. Раньше это пугало, а теперь... Вдруг я тихо рассмеялся. Какой же я глупый! Саня был учителем биологии, а не русского языка. У меня уже весь мир на нём повернулся, а ведь Саня не вечен. Ничто не вечно, кроме меня самого. Не будет меня — не увижу, что эта вечность закончилась. Несмотря на всё это, он был моим уникальным счастьем, которое обычно падает на голову героям всяких книг и фильмов, а потому, зная, что это просто случай, на который ты никак не можешь повлиять, страшно было терять. Не то, чтобы я разбирался в литературе или кинематографе, но не видел ни одного произведения, где герой создавал сам себе счастье подобного рода. Оно заключалось в людях, а встретишь ты «своего» человека или нет — было уже прерогативой высших сил. На мою долю такие люди закончились: за эти годы я встретил просто уйму самых разных личностей, но ни один из них и близко не стоял к тому, чтобы стать столь же значимым, как Саня, или хотя бы тот же Китка, оказавшийся в нужное время в нужном месте, хотя я прилагал все усилия, чтобы познакомится с кем-то поближе. Они не те, я не тот, не то время, не то место… Наверное, дело было в том, что утверждение, мол, всё лучшее — детям, работало и в этом свете тоже. Все приключения, открытия и невероятные совпадения — детям. Дети росли, но не взрослели, а чудес так и не происходило.
— Ну, всем, кто здесь есть — до свидания! — наигранно произнёс я и, повернувшись на всякий случай вокруг своей оси, направился прочь.
***
У меня из головы не шло то сочинение. Очень уж хотелось посмотреть на человека, который это написал. Зная Гранитную, какого года вообще было это сочинение? Жив ли его автор до сих пор? Уехал ли?.. Как бы там не было — он был прав. Какой город, такие и люди и наоборот — как вечная загадка про курицу и яйцо. Для меня в формулировке, родился ли Саня мёртвым, или умер, приехав сюда.
Ноги несли меня ровно по тому маршруту, по которому я возвращался в тот день, когда меня выгнали из класса. Угадал, даже не высматривая ориентиры: вот и лес из палок на горизонте, и одинокий колодец. Вообще, зачем он здесь? Из него даже воды не натаскаешь — слишком далеко до домов. А в моей голове — слишком много ненужных вопросов, заданных даже не сердцем, а вышколенной логикой.
Я, совсем как тогда, наклонился к колодцу и зажмурился, прислушиваясь и пытаясь внутренним зрением увидеть какие-то предзнаменования, авось поможет. Пытался, но до конца всё равно не верил.
Вдруг на моё плечо легла чья-то рука, а вокруг резко запахло землёй. Я вскрикнул и обернулся.
— Симон! — воскликнул я. Он совсем не изменился, даже не постарел. Вот, что делало равнодушие и… Поедание земли?
— Надо же, вернулся, — усмехнулся знахарь, — чего тут забыл?
— Н-ничего, — по-ребячески растерялся я, но тут же взял себя в руки, — вернее, не «чего-то», а «кого-то».
— Вот как? — Симон сел на землю и оперся спиной о колодец. Я сел рядом, уже не беспокоясь о чистоте своей одежде. Вот с таких мелочей и начиналось гранитное равнодушие, — не поверишь, но я тебя понимаю.
— Почему это я должен не поверить?
— Так вырос ты. Как не барахтайся, а мозги уже другие, иначе не выживешь в новой жизни.
— Да, — безлико отозвался я и пристально посмотрел на свои руки, как когда пытался понять, сплю я или нет. Не хотелось спорить, не было сил отрицать, мерзко было врать самому себе.