Все засмеялись. Саня смущённо кашлянул и отвёл взгляд. Я покраснел и сильнее сжал в кулаке занавеску. Ненавижу, ненавижу, когда они надо мной смеются!
***
Дальше я не слушал, и увидел Саню уже только в школьном дворе после уроков. Он шёл забирать сестру из кружка по рисованию, а потому обещал проводить меня до дома.
— Так что там, — виновато начал я, не глядя Саше в глаза, — с этим Степаном?
Саня подозрительно посмотрел по сторонам. Никого, только серое здание школы, уже пожелтевшие деревья и криво заасфальтированная дорожка. Куда не глянь — везде понатыканы пятиэтажки, деревья, промобъекты — везде что-то было; и оттого я не любил столицу, что там было бело и пусто, а в небо впивались редкие голубовато-серые высотки, какие-то неестественно блестящие и чистые для простого здания. Это было что-то вроде храма, или церкви. Да, индустриальной церкви скорой гибели человечества. Я много читал про апокалипсис, особенно про тот, где люди в своём развитии на пару веков назад, и верил в скорую кончину мира. Вернее, его перезагрузку.
— Да ничего особенного. Пропал, говорю, в метро — и с концами! А дневник мне передала та девочка, которая сидит со мной, ей брат разрешил.
— Значит остальные приверженцы этой культуры живы?
— Нет, в том и дело. Тот пацан, который с поезда упал — единственный выживший. Вот, даже пишет, — Саша сбросил с плеча рюкзак и достал ту самую потрёпанную тетрадь, — что как упал — будто прозрел! Вот что коллективное сознание делает!
— Хорошо, что нас только двое, — посмотрев в дневник, я зашагал в сторону дома, Саня, естественно — со мной.
— Но и это не защита от глупостей.
— А кто сказал, что глупости — это плохо? — я пнул ногой кучу листьев и посмотрел на небо. Не очень содержательная беседа. А вот посмотреть, что было там в организации у этих ребят жуть как хотелось. Немудрено — таинственность, риск, особый стиль: это нравится всем.
— Автор заметки писал, что якобы этим «ДИСФом» исписан весь город. Мы видели только одну надпись. Где они могут быть?
— Мне кажется у высоток, ближе к Столице. Хотя это уже и не наш город, по сути, а Метровагонмаш. Или у железной дороги, — рассуждал я, — ну, там, где опасность.
— Наверное ты прав, — задумчиво произнёс Саня. Отчего-то эта тема была какая-то… Тяжёлая, а потому остаток пути до моего дома мы шли молча, каждый в своих мыслях.
***
Бабушка играла со мной, как с маленьким. Попутно, во время этой игры, я ел, делал уроки, ложился спать, будто действительно переносясь в какую-то параллельную реальность, где я умный, хороший и самый-самый. Одним словом, не я.
— «Пусть игрек равно эф от икс — периодическая функция с периодом пять и эф от икс равно икс в квадрате плюс…» — медленно читал я задание, крутя в руках зайца Стёпку, моего товарища с самых юных лет. Мы играли в школу. Ведь когда за тебя решает кто-то другой, даже если это игрушка — и решать не страшно! Правда, иногда мне было слегка неловко от подобного: мои ровесники уже курили, пили и целовались с девочками, а я играл в зайчиков, уча уроки и ложась спать ровно в половину одиннадцатого вечера… Но бабушка так любила играть со мной, что я просто не мог ей отказать в последней из немногих радостей преклонных лет. Хотя по сути, она играла мной как я играл своим зайчиком, но чувство вины было куда сильнее боли задетой гордости.
— А теперь, Стёпка, скажи нам, сколько будет в первом примере, — воодушевлённо произнесла бабушка, поглаживая плюшевого зайку по голове. Она всегда говорила, что и сам я похож на зайчика.
— «Икс первое равно трем, икс второе равно минус пяти!» — ответил я за Стёпку и принялся писать следующее условие.
Вдруг бабушка замолчала — это не к добру. Я боязливо поднял глаза, мысленно спрашивая её, что случилось.
— Ты всё-таки так похож на свою сестру! — то ли восклицала, то ли сокрушалась бабушка, смотря на меня грустными-грустными глазами. Я весь сжался, понимая, к чему идёт разговор. Таню я не помнил достаточно хорошо в силу возраста, но в памяти чётко осталось ощущение того, что я был просто её бледной тенью, что её любили больше. Возможно я даже хотел, чтобы она умерла. И она умерла. Мне тогда было шесть, ей — десять. Я только-только пошёл в школу, она — училась в четвёртом классе, закономерно, намного лучше, чем я, и с большим энтузиазмом. Она была умнее, смелее, ярче, чем я, у неё было много друзей, она любила читать и лепила из глины… А что я тогда делал — не помню. Саня говорил, обнуление памяти — защитная реакция. Но самое страшное — я ведь даже не скучаю. Любимый ребёнок в семье умер, вот только я не занял его место.