Рис. 3. Открытие гробницы Тифона. С гравюры Байреса в «Гипогеях Тарквинии», часть I, илл. 4.
Тем временем создавались новые коллекции и открывались новые музеи. Центром так называемой «этрускерии» – этрускомании XVIII в., проявлявшейся в повышенном интересе к этрусскому искусству и цивилизации, о котором стоит поговорить подробно, – являлась Кортона, живописный городок в самом сердце Тосканы на вершине холма, окаймленного густыми оливковыми рощами и виноградниками. Именно здесь 29 декабря 1726 г. была основана Кортонcкая этрусская академия – организация, чья зачастую бессистемная деятельность все же своим наивным рвением производит приятное впечатление. Это общество продолжало исследования в течение всего XVIII в. Осязаемыми результатами его усилий стали музей и библиотека. Благодаря тому же Антону Франческо Гори было незамедлительно издано описание коллекций этого маленького итальянского провинциального музея. «Museum Cortonense» Гори служит дополнением к его книге о музее в Вольтерре. Здесь, как и в Вольтерре, а позже во Флоренции, исследования научных обществ XVIII в. велись параллельно со сбором коллекций древностей. Мы видим тесную взаимосвязь между археологией и зарождением исследований в области древней истории, и эта связь остается одним из важнейших законов, управляющих трудами в этой сфере.
Чрезвычайно любопытной оказалась судьба этого местного научного общества, память о нем и поныне жива в Тоскане. Кортона, знаменитая столица древней Тускии, город, где после бурных Средних веков родился самый прославленный из его сынов – Лука Синьорелли, создатель замечательных фресок в соборе Орвието, – безусловно заслуживал чести стать колыбелью этрусского ренессанса. 26 августа 1726 г. аббат Онофрио Бальделли при содействии трех своих родственников основал Этрусскую академию, которой суждено было добиться больших успехов в изучении античной истории. Одним из важных аспектов ее деятельности было возрождение этрусских имен и древних этрусских обычаев. Ежегодно академия выбирала президента, его называли «лукумон», то есть царь. В академии было 140 членов, из которых 40 – жители Кортоны, а остальные – уроженцы других мест. Их собрания назывались Le Notti Coritane – «Кортонские ночи», ночи, однако, были всецело посвящены исследованиям. Колокола городской ратуши созывали академиков дважды в месяц, на их заседания приглашали благородных дам. На этих заседаниях зачитывали письма и сообщения, демонстрировали новонайденные античные предметы, а члены академии участвовали в куртуазных дискуссиях о наиболее животрепещущих проблемах.
Эта деятельность продолжалась в течение столетия; ее итогом стали девять превосходных томов, изданных в 1738—1795 гг. Огромное удовольствие доставляет листать страницы этих изящных томов ин-кварто, под благородным названием «Saggi di Dissertazioni accademiche pubblicamente lette nella nobile accademia etrusca deH'antichissima citta di Cortona». Тексты этих сообщений проиллюстрированы превосходными гравюрами, а рассматриваемые темы отличаются большим разнообразием (фото 68). Не все они касаются Этрурии; путешественники и исследователи описывают также памятники Рима и Малой Азии, а некоторые статьи посвящены таким широким вопросам истории религии, как поклонение в древности священным рощам, известным как nemora.
Истории и искусству этрусков уделяли внимание два величайших ученых столетия – граф де Кайлюс и Винкельман. «История искусств» Винкельмана, как и «Recueil des Antiquites»[3] графа де Кайлюса, содержат главы, посвященные древней Тускии. Первый, естественно, старается представить искусство этрусков как составную часть обширной системы, которую он усматривал в эволюции древнего искусства; граф де Кайлюс, напротив, ограничивается описанием и анализом различных памятников, которые он видел или которыми владел. Заслуживает внимания, что эти два выдающихся мыслителя не пугались серьезных проблем, связанных с древней Этрурией, и мы вскоре увидим, в какой степени их методы были уместны, и ознакомимся с сутью их умозаключений. Что касается Пиранези, то, хотя его сердцем владел Рим со своими бесчисленными чудесными древностями, он знал и исследовал Тоскану; заслуживает интереса относительно малоизвестная дискуссия об Этрурии, которую он вел с французским исследователем Мариэттом.
Этот героический период этрускологии завершается работами аббата Луиджи Ланци. Аббат Ланци, родившийся в 1732 г. и умерший в 1812 г., посвятил свою жизнь ревностному изучению и разработке различных вопросов, которые ставит этрусская история. Он разделял заблуждения своего времени, но в своем анализе различных образцов и в выводах Ланци показал, что был менее подвержен полетам фантазии, чем большинство его предшественников. Будучи археологом и лингвистом, аббат Ланци воплощает в себе знания своего столетия, но он внес и новый вклад в давно дискутировавшиеся проблемы. Ланци был по рождению флорентийцем и большую часть времени провел в родном городе. Умберто Сегре отдал должное его отважной жизни в книге «Luigi Lanzi e le sue opere». Весьма справедливо, когда современные ученые отводят своим дальним предшественникам заслуженное ими место в истории первых нерешительных шагов и ранних успехов своей науки.
В 1789 г. аббат Ланци издал трехтомный труд, в котором наконец-то определил место этрусского языка среди древних италийских наречий. Его «Saggio di lingua etrusca e di altre lingue antiche d'ltalia», в сущности, представляет собой сумму знаний того периода не только в сфере языка, но и в отношении обычаев, истории и искусства этрусков. При содействии своего ученика Дзаннони аббат Ланци постарался упорядочить этрусскую коллекцию в музее Уффици во Флоренции. Она положила начало Флорентийскому археологическому музею, основанному в 1870 г. В одной из своих книг Ланци впервые систематически доказывает греческое происхождение большинства расписных ваз, найденных в итальянской земле, которые, по традиции, приписывались этрусской цивилизации.
Но мы должны задаться фундаментальным вопросом о методе, использовавшемся в этих эпиграфических и археологических работах. Как в то время проводились исследования и какова была причина грубейших – с нашей точки зрения – ошибок стольких выдающихся людей? С другой стороны, в чем заслуги пионеров этрускологии и насколько далеко продвинулась наука благодаря их усилиям?
В попытках ответить на эти захватывающие вопросы мы должны ясно представлять себе состояние исторических и археологических знаний о древней Тускии в начале XVIII в. В принципе эти знания сводились к информации, почерпнутой у античных авторов. Шотландец Демпстер собрал ее и попытался прокомментировать в своем «De Etruria regali». Однако эти интерпретации представляли собой плод чересчур смелого воображения, а обширная эрудиция их автора безнадежно перемешала точные факты, безосновательные мнения и самые дикие предположения. Такое состояние знаний о всех аспектах жизни этрусков было неизбежно, археология еще пребывала в младенчестве. Для нас сегодня ясно, что основу тех надежных знаний об этрусском народе, которые мы можем получить, почти не понимая его языка, более того, не располагая никакими литературными текстами этрусков, должно составлять детальное исследование тех документов, которые представляют собой изображения, созданные этрусскими художниками.
И по сей день археология этрусков, вероятно, в большей степени, чем археология любого другого народа, ставит перед нами крайне сложные проблемы. Этруски не являлись творческим народом, сопоставимым с древними греками; по крайней мере, для творчества им требовалось внешнее влияние. Вначале это был Ближний Восток, потом Эллада. Поэтому невозможно понять и выделить различные периоды этрусского искусства без постоянной ссылки на влияние эллинских образцов. Этрусские художники руководствовались этими образцами по-разному в зависимости от времени и места; тем не менее их мировоззрение носило личный характер, а порой было весьма странным. Но вопрос о влиянии и прототипах нельзя игнорировать при честном анализе их искусства.
Теперь рассмотрим плачевную ситуацию, в которой находился этрусколог XVIII в. Греческое искусство по-прежнему оставалось почти неизвестно. Да, путешественники бывали в Греции и на Ближнем Востоке, но информация, полученная благодаря греческой археологии, была ничтожной, расплывчатой. В таких условиях трудно сделать какие-либо серьезные выводы относительно предметов искусства, время от времени появлявшихся на свет в Тоскане сперва случайно, а позже благодаря раскопкам. Необходимые точки для сопоставления отсутствовали, и этот факт сильно тормозил прогресс этрускологических исследований. Это, в частности, объясняет и ошибки наивной «этрускерии». Более того, кое-какие задачи мы и по сей день не решили. Иные бронзовые изделия, найденные в Этрурии, не позволяют точно установить, являлись ли они этрусскими или греческими; не закончились даже дискуссии по поводу некоторых из самых знаменитых бронзовых скульптур античного происхождения, таких, как Химера из Ареццо. В XVIII же веке слабое знание эллинского искусства и незнакомство с тосканской продукцией приводили к фундаментальным ошибкам. В этрусских гробницах часто содержится множество импортных греческих ваз, а в Вульчи, где систематические раскопки ведутся с начала XVIII в., найдено больше образцов аттической чернофигурной керамики, чем в почве самих Афин, и все благодаря защите, которую обеспечивали тосканские гробницы, вырытые в туфах Мареммы или в предгорьях Апеннин. Любители и исследователи XVIII в. долгое время верили, что эта огромная коллекция греческих ваз, найденных в земле Тосканы и Кампании, этрусского происхождения. Чтобы опровергнуть это заблуждение, требовалась тщательная аналитическая работа.