flere neθunsl un mlaχ nunθen — Божество Нептун, это к тебе, о благородный, я обращаюсь.
Далее может следовать указание на место, где должна приноситься жертва (θaclθi θartei), но главное состоит в представлении приношений. В молитвах Нептуну можно найти huslne vinum (молодое вино) и fasei (каша из полбы, на латыни — puls) (см. вторая молитва), zusleve zarve (совершенные жертвы) (см. третья молитва), zusleve zarve faseic (совершенные жертвы и каша из полбы) (см. четвертая молитва). Таковы три основных приношения: вино (жидкость), злаки и мясо.
Наконец, каждая молитва включает указание на лица, ответственные за совершение жертвоприношения, и на связанные с этим расходы, хотя интерпретация здесь не всегда ясна.
sacnistres cilθs — от имени братства cilq
spurestres enas — от имени нашего (?) сообщества.
Таковы различные составные части первой фразы молитвы.
Вот окончательный перевод, который предлагает Хельмут Рикс: «Божество Нептун, это к тебе, о благородный, я обращаюсь в… (далее, возможно, идет указание места) тремя по три раза подарками в виде молодого вина (которое находится) в sesa, в ramu и в racusa соответственно, а также в виде каши, от имени братства cilθ и от нашего (?) сообщества».
Продолжение текста намного сложнее и непонятнее. В нем, похоже, содержится обещание богам и просьба об их благосклонности. С одной стороны, этот этрусский текст не кажется таким уж таинственным, как иногда хотелось бы думать; с другой стороны, похоже, не было принципиальных разногласий между ритуалами, предписанными в этой книге и ритуалами, совершавшимися латинскими и умбрийскими соседями этрусков. Таким образом, можно констатировать, что имело место взаимопроникновение религиозного мышления в отношении культовой практики и подходов к тому или иному божеству.
♦ Черепица из Капуи (T.L.E. 2)
Табличка из обожженной глины размером 62×49 см, обнаруженная в Капуе в конце XIX века, не представляет собой, конечно же, книгу вроде Liber linteus, хранящуюся в Загребе, но может считаться одним из примеров этрусской религиозной литературы. Ученые ее считают отрывком священного текста, широко распространенного в Этрурии. Надпись на табличке едва различима и состоит из почти трех сотен слов, расположенных в примерно шестьдесят строк. Она датируется первой половиной V века до н. э. Имена упомянутых в надписи божеств позволили установить, что речь идет о религиозном тексте. Подразделение текста на десять разделов позволяет думать, что это мог быть календарь (вероятно, речь идет о десяти месяцах лунного календаря) с изложением содержания календарных религиозных ритуалов. Возможно, такие таблички жрецы выставляли в храмах для напоминания о церемониях, которые надо было выполнять верующим.
Массимо Паллоттино уже давно признал в предписаниях этого ритуала те же характеристики, что и в Льняной книге: там упомянуты уважаемые божества, приношения, там есть глаголы, которые обозначают эти приношения, жрецы, которые их предлагают, и места, где они должны быть совершены. Некоторые божества нам известны (Suri, leθamsul, unial, calu, другие угадываются (Seθumsal, natinusnal). Некоторые из них трактуются как божества преисподней (sansul), из чего было заключено, что эти ритуалы могли иметь погребальный характер. Возможно, текст представляет собой выписку из Libri Acheruntici.
Хотя этот документ остается малопонятным, он является, тем не менее, вторым по размерам памятником этрусской письменности. Найденный в Кампанье, далеко от Тосканы, он позволяет также оценить степень этрусского влияния в этом южном регионе.
Многие этрускологи ставят под сомнение существование этрусской светской литературы из-за того, что латинские авторы не оставили нам почти никакого ее следа, в отличие от священных книг. Между тем ряд специалистов, в том числе Массимо Паллоттино и Жак Эргон, утверждают, что подобная оценка слишком поспешна. Надо отдавать себе отчет в том, что религиозная литература этрусков была оригинальным и ценным вкладом в культуру римлян, с чем у них самих ничто не могло сравниться. Поэтому они стремились знать ее и даже переводить. Со своей стороны, светская литература, вероятно более близкая к литературе римлян, не требовала к себе такого же особого внимания, и поэтому ее знали и переводили более сдержанно.
Очень короткие упоминания все же обнаруживают реальность ее существования. Например, Тарквиний Приск, который перевел на латинский язык «Этрусский трактат о знамениях» (см. Макробиус, «Сатурналии», III, 7, 2), которым вдохновился Вергилий, был также, как утверждает Лактанций, автором книги «Об известных людях» («Введение в божественное учение», 1, 10, 2). Варрон цитирует некоторого Вольния, который якобы писал этрусские трагедии («De Lingua latina», V, 9, 55). Диодор (V, 40) отмечает, что этруски «развивали письменность, науки о природе и теологию»: он ставит письменность на первое место. Мы можем даже предположить, что высшие классы этрусского общества имели некий интеллектуальный престиж, особенно на юге Тосканы, в то время когда Рим только знакомился с литературой. Тит Ливий писал: «У меня есть сколько угодно свидетельств, которые доказывают, что детей римлян тогда принято было обучать этрусской грамоте, так же как теперь — греческой» (IX, 36, 3).