Поклонники и знатоки этрусского искусства того времени оказались не менее наивными, чем крестьянин, у которого первоначально хранилась «Кортонская муза». Если бы картина действительно была древней, она не выдержала бы близости огня. Греческие, этрусские и римские художники писали свои картины не маслом, а восковыми красками. Не только краски, которыми написана «Кортонская муза», но и характер изображения говорят о том, что перед нами не памятник этрусской культуры, а произведение неизвестного мастера XVI века.
Из восьмидесяти одного экспоната Кортонского музея, судя по изданному в 1730 году каталогу, только пятнадцать были памятниками этрусского искусства. Остальные относились к поздней римской эпохе или явились фальшивками.
В XIX веке музей пополнился новыми памятниками, подлинность которых не вызывает сомнений, а художественные достоинства не могут оставить равнодушным даже самого сухого человека. До сих пор восхищает посетителей музея Кортонской академии бронзовая люстра, не знающая себе равных среди этрусских светильников. Кортонская люстра — это подлинный шедевр этрусской металлургии. Она имеет форму круглого блюда с шестнадцатью клювами, в каждый из которых наливалось масло и вставлялся фитиль. Поверхность блюда украшена выпуклыми изображениями. В самом центре люстры — страшилище с вытаращенными круглыми глазами, разинутой пастью, из которой высовывается язык, с клубками змей вместо волос. Это Горгона — мифическое чудовище подземного мира. Один ее взгляд обращал все в камень. Маска Горгоны окружена узкой лентой с фигурками львов, пантер, грифонов, нападающих попарно на коня, быка и оленя. Следующая лента условно изображает языки волн и летящих над ними дельфинов с острыми плавниками на длинных, вытянутых телах. По краям диска, окружая клювы-светильники, выступают шестнадцать сидящих в одинаковых позах Га´рпий — крылатых богов вихря, Силе´нов — духов земли и растительности.
Удивительная кортонская люстра не просто произведение искусства. Она запечатлела представления древних людей об окружающем их мире, животных, населяющих землю и море, демонах и чудовищах, созданных воображением.
Давно уже забыты имена тех, кто на «Ночах Кортоны» произносил глубокомысленные речи об этрусках. Никто не поднимает с книжных полок трудов Этрусской академии. Но имя одного ее члена сохранилось в веках. Впрочем, не все знают, что Иоганн Винкельман состоял в этой академии. И совсем немногим известно, что он добился чести быть членом этого сообщества с колоссальными усилиями. Его предки варвары. Что ж! Всему миру придется признать, что потомку варваров, уничтоживших античное искусство, удалось впервые проникнуть в его тайны и открыть эти тайны всей Европе. Но Винкельман был не только родоначальником научной истории искусства, его можно считать первым археологом. Поэтому мы не можем пройти мимо этой колоссальной в научном и чисто человеческом отношении фигуры.
Сын сапожника из маленького городка, рано познавший нищету, оскорбления, провинциальную немецкую тупость, Винкельман взрастил в своей душе мечту о прекрасном и совершенном мире античности. Разбирая фолианты княжеских библиотек, целыми днями делая выписки для исторических трудов, которые так никогда и не увидели света, или вдалбливая азбуку в головы учеников, Винкельман мысленно совершал путешествие по Риму и по земле, по которой ступали Цицерон и Цезарь, Катулл и Вергилий. Казалось, этой мечте не суждено осуществиться. Откуда у Винкельмана возьмутся средства для путешествия в Рим и для жизни в Вечном городе? А если он и попадет в Рим, кто пустит его в княжеские дворцы, где хранятся статуи, знакомые ему лишь понаслышке или по дурным воспроизведениям в публикациях Монфоко´на и других антикваров?
Переезжая из города в город, Винкельман попадает в Дрезден. Дрезденские князья были католиками, и при дворе большим влиянием пользовались иезуиты. Они-то и обещают Винкельману послать его в Рим, если он примет католичество. «Рим стоит мессы!» — решил Винкельман. Решение это далось ценою жестокой внутренней борьбы и колебаний. Винкельман не был стойким приверженцем протестантизма. Его, скорее, смущало общественное мнение, всегда нетерпимое к тем, кто меняет религиозные или политические убеждения. Охотно принимая перебежчиков из чужого лагеря, оно бросает им вместе с тридцатью сребрениками и свое презрение.