.
Еще более интересным и поучительным оказалось сравнение алфавита из Марсильяна д’Альбенья с древнейшим греческим алфавитом. В последнем не оказалось буквы так же как и буквы М, значение которой было открыто Ланци. В то же самое время они имеются в финикийском алфавите. Это ставит под сомнение считавшийся непреложным вывод, будто этруски заимствовали свой алфавит у греков. Этрусский алфавит мог иметь независимое происхождение, восходя непосредственно к древнейшему финикийскому.
И еще один важный вывод позволила сделать эта табличка. В XIX — начале XX века господствовало высказанное крупнейшим историком Теодором Моммзеном мнение, что римляне заимствовали свой алфавит у греческих колонистов Южной Италии. В подтверждение его приводилась не только сохранившаяся легенда о мудром греке Эвандре, будто бы научившем римлян письму, но и сходство букв латинского и древнейшего греческого алфавита. Возможность происхождения латинского алфавита из этрусского отвергалась, потому что в последнем, как ошибочно считали, отсутствовали такие характерные буквы, как В, О. Но эти буквы имеются в алфавите на табличке из слоновой кости, а так как эта табличка древнее любой греческой надписи, найденной на территории Италии, ясно, что не греки, а этруски научили римлян писать.
Люди уходят и оставляют свои имена городам, улицам, школам, фабрикам, паркам, кораблям. За каждым большим или малым делом — чье-нибудь имя.
В книгах об этрусках я часто встречал упоминание о «гробнице Франсуа». «Кто этот Франсуа? — спрашивал я себя. — Наверное, француз».
Человек, давший гробнице свое имя, как удалось выяснить, оказался не французом, а итальянцем. Его звали Александр Франсуа.
Вся жизнь Франсуа была поиском. Не было ни одного города, ни одной деревни в его родной Тоскане, где бы он не побывал. Он облазил все холмы, покрытые древними руинами, с риском для жизни спускался в катакомбы и подземелья. Его знали все крестьяне и пастухи от Корнето до Фьезоле, от Умбрских лесов до маремм.
— Здравствуй, Алессандро! — говорили они ему. — Нашел ли ты наконец царские сокровища?
— Как видите! — отвечал Франсуа, показывая на свои стоптанные башмаки.
Впрочем, с 1845 года имя Франсуа стало известно и в ученом мире. Изображение одной из найденных им ваз обошло все журналы и научные издания. Люди приезжали из Парижа и Лондона, чтобы взглянуть на «царицу этрусских ваз», которая на самом деле была греческой вазой. В зале Археологического музея во Флоренции, где она была выставлена на всеобщее обозрение, можно было услышать и русскую речь.
— Иван Степанович! Посмотрите на это чудо. Трудно поверить, что ей две тысячи лет. Какая свежесть красок и живость изображения! А сколько фигур вместилось в эти шесть полос! И над каждой надпись!
— Сто надписей, Николай Васильевич, точнее девяносто шесть, не считая имен гончара и художника. А знаете ли вы удивительную судьбу этой вазы?
— Нет. Пожалуйста, расскажите.
— Этот кратер был найден в Кьюзи разбитым на множество кусков, но успешно восстановлен во всем своем великолепии. Надо же было, чтоб служитель музея заболел (сошел с ума) и бросил его на пол.
— Какое несчастье!
— Естественно, ваза разбилась вдребезги. Три года трудились над нею реставраторы, пока не придали ей прежний вид.
— Почти как у Мериме. Читали его «Этрусскую вазу»? И, насколько я помню, та ваза тоже имела изображения в три краски.
— Да, но там вазу погубила любовь!
— А не считаете ли вы, что это тоже род безумия?
Франсуа, конечно, не слышал ни этого разговора, ни других толков о своей вазе. У него не было времени для частого посещения музеев, так же как и для того, чтобы описывать свои открытия. За два года перед смертью он встретил француза, такого же энтузиаста археологии, как он сам, но только сделавшего писательство своей профессией.
Это был Ноэ´ль де Верже´. В его книге «Этрурия и этруски» мы находим многое из того, что пережил Франсуа и рассказал своему другу.
Однажды во время прогулок по окрестностям Кьюзи Франсуа наткнулся на узкую щель. Взяв с собою рабочего, в храбрости и верности которого можно было не сомневаться, ученый решил выяснить, куда ведет щель. Передвигаясь на четвереньках, а кое-где и ползком по лазу, выдолбленному в скале, Франсуа вскоре проник в помещение, чуть ли не на всю высоту засыпанное землей. Вдруг обвалился потолок. Ощущение не из приятных! Но Франсуа продолжал путь, отбрасывая в сторону камни. Еще один проход, а дальше — несколько других помещений.