Чтобы отвратить гнев Зевса, Арунт послал в Олимпию, где чтят божество играми, пять золотых чаш и учредил в своем городе кулачные бои.
Арунта успокоила внезапно возникшая догадка. «Глупец я, глупец, — думал он. — Коз было двенадцать, но я-то пришел на звук флейты тринадцатым! Глупая заблудшая коза!.. Нет, не коза, а лев! Я еще себя покажу! Они заплатят за каждый мой шаг по этой пустынной дороге, за каждую слезу, пролитую Велией, за оскорбления и обиды они заплатят в двенадцать крат!»
Вторые нундины галлы стояли под Клузием. Вторые нундины Арунт с ужасом наблюдал, как варвары топчут виноградники. Арунт пытался объяснить, что кусты с вьющимися лозами — источник того сладкого, будоражащего напитка, который галлам по душе. Но варвары ничего не хотели понимать. Ведь они не собирались стоять под городом до тех пор, пока кислые зеленоватые ягодки станут сочными виноградинами.
С каждым днем галльский вождь вел себя все более нагло и высокомерно. Куда делся тот прежний Бренн, который клялся в любви Арунту и называл его своим побратимом? Сегодня он издевательски сказал:
— Я тебе обещал город. Вот он — бери.
Когда Арунт возразил, что не может совершить того, что не в силах сделать целое войско, галл засмеялся:
— Ты показал нам дорогу в свою страну, теперь покажи дорогу в свой город.
К счастью, варвар не подозревал, что такая дорога имелась. Она шла под землей и стенами Клузия.
Месяцы, проведенные Арунтом во вражеском стане, сделали его другим человеком. Угар ненависти, заставивший его бежать к галлам, постепенно рассеивался. Все чаще он вспоминал мудрого и беззлобного старца. В памяти неотступно звучал напев флейты. Слезы застилали глаза. Может быть, так и надо жить, как этот старец, не причиняя зла ни людям, ни животным.
Но мысль о Велии, о ее презрении все же заставляла Арунта оставаться с галлами и вести их через горы и леса к землям расенов. И чем ближе была родина, тем тягостнее ощущал Арунт свою вину перед ней.
В горах у Луны Арунт бежал, но галлы его поймали. С тех пор Бренч не спускал с него глаз. Это был враг, хитрый и жестокий. Арунт знал, что нет преступления, на которое он не был бы способен. Показать ему подземный ход?! Он проникнет в город и вырежет всех мужчин. Женщин сделают рабынями и в колодках отправят на чужбину. Сможет ли он защитить Велию? А потом Бренн поставит его лукумоном над пустым городом, над полчищем крыс.
Горестные мысли гнали сон. Арунт забылся к полуночи. Сновидение было мучительным. Он видел Велию в шатре Бренна. Галл возлежал на ложе, а Велия с непокрытой головой, в одежде рабыни разносила яства. Галлы гоготали и показывали на нее пальцами.
— Арунт! — послышался голос. — Проснись, Арунт!
Арунт приподнялся. Женская фигура с покрывалом на голове. Кто бы это мог быть?
— Это я, твоя Велия, — сказала женщина, сбрасывая покрывало.
— Что же ты молчишь, Арунт? Ты меня не узнал? Или горе сделало меня другой?
— Нет! Ты все та же, — отвечал Арунт, покрывая лицо Велии поцелуями. — Любимая! Волосы твои, как прежде, пахнут аравийскими смолами. Я так ждал тебя, что лишился речи от счастья!
— И ты все тот же! — сказала Велия, положив руку на плечо Арунта. — Таким я тебя видела в дни унижения. Я знала, что ты придешь. Тайком я шила тебе тунику и обвязывала края золотыми нитями. Взгляни, она не хуже той, что тогда сожгли на площади. Надень ее. Ты войдешь в город лукумоном.
— Велия, — сбивчиво заговорил Арунт, — я тебе должен многое сказать. Помнишь того моряка, которого я ослепил? Я его встретил в лесу. Он стал пастухом. У него флейта. Если бы ты слышала, как играет старец! Даже волки приходят к его хижине. Мне кажется, что он прав. Звери ценят добро.
— О чем это ты, Арунт? Какой-то пастух, звери…
— Нет, он был прав, — продолжал Арунт. — Но уже поздно.
— Что поздно? Я не понимаю…
— А я тебя понимаю. Ты осталась той же, а я — другой, хотя меня зовут Арунтом и люблю я тебя, как прежде. Скажи, Велия, как ты попала сюда из города? Тебя выпустили?
— Подземный ход! Тот, что ведет в наши покои! Чернь не знает о нем. А жрецы… Жрецы ждут тебя, Арунт. Господство черни им так же ненавистно, как тебе.
— А власть врагов? — сказал Арунт. — Посмотри, что они сделали с виноградником! Они разрушают дороги, плотины, каналы, труд предков.
— Твои предки были лукумонами, а не рабами, — оборвала Велия.
— Каждый из нас раб своей земли, своего народа! — отвечал Арунт. — И прежде, чем стать лукумоном, надо родиться расеной. Помнишь могилу Порсены? Ее называют лабиринтом, потому что туда есть вход, но нет выхода. Я в лабиринте. Для меня нет пути назад. Граждане меня ненавидят за то, что я привел врагов, а враги — за то, что я не открываю городских ворот.